Пока Фарад караулил, киммериец присел на корточки рядом с одним кострищем, изучая его. Он просеял песок между пальцами, понюхал пепел и наконец, поднялся.

— Ты напоминаешь мне гончего пса, вынюхивающего след, — заметил Фарад.

— Да, наверное, похоже, — ответил киммериец. — Теперь давай-ка отыщем их яму для мусора. Ручаюсь, в этом лагере останавливалось, по меньшей мере, человек сорок. Что-нибудь оставленное ими в яме должно побольше рассказать нам о том, кто они такие.

— Если только мы сможем отыскать ее и выкопать отбросы, — уточнил Фарад.

— О, отыскать-то ее мы, думается, сможем. Что же насчет того, чтобы раскопать ее, то я сделаю это сам, если не найдется никакого другого способа.

— Я могу избавить тебя от этого, киммериец.

По воле случая приказ Хезаля избавил от этой грязней работы и Конана, и Фарада. Группу Зеленых плащей живо отправили потрудиться ножами, руками и случайно оказавшейся у одного из всадников лопатой. (Кавалерия не любила строить полевые укрепление или возить с собой инструменты.) Выкопанный мусор поведал Хезалю и Конану то, о чем они и так догадывались.

— Четыре сотни разбойников — те, кого кочевники называют шатунами, — определил Хезаль. — Обычно это народ отчаянный, злобный.

— Тогда кто же оставил вот это? — протянул Конан почерневший металлический квадратик.

— Какой-то воин с юга оставил заколку от плаща, — предположил Хезаль. — Воистину хорайянский капитан или, по крайней мере, человек высокого звания. Насколько я могу судить, там, под сажей, серебро с изображением короля.

— Ты уверен, что у тебя никогда не возникало искушения перейти на службу к Мишраку? — поддразнил туранца Конан. — У тебя хороший нюх для работы в Разведке.

— А также чувствительная совесть, — возразил Хезаль. — Он понизил голос. — Тем более с тех пор, как власть наследовал Ездигерд… и, ручаюсь, не у меня одного.

Конан ничуть не сомневался в этом. В Туране честных людей было ничуть не меньше, чем везде, и даже больше, чем в некоторых странах, где киммерийцу доводилось бывать. Но, покуда обещанная Ездигердом империя ослепляла туранцев блеском славы и наполняла их кошельки золотом, многие могли оказаться менее честными, чем были бы при другом правителе.

Туран мог выгадать от того, что киммериец отправился вместе с Хезалем, но Конан собирался закончить совместное путешествие далеко от Турана и с драгоценными камешками на поясе. Он по-прежнему собирался отправиться в Коф.

— Нам лучше выставить хорошую охрану, — сказал Хезаль. — Сорок шатунов с опытным капитаном во главе могут-таки причинить некоторые неприятности, если застигнут нас врасплох.

— Возможно, — кивнул Конан. — Но мы можем причинить им больше, если сами застигнем их врасплох.

Хезаль нахмурился, а Конан расхохотался:

— Вы, туранцы, по-прежнему мыслите как степные всадники. Вам никогда нельзя отправляться на войну, не прихватив с собой одного или нескольких горцев, чтобы те указывали вам, что делать, когда местность не ровная, а пересеченная.

Хезаль устало посмотрел на киммерийца:

— Отлично, друг мой. Ты говори, а я послушаю. Но, клянусь всеми богами, за каждое неразумное слово, сказанное тобой, я возьму по камню из того мешочка, прежде чем вернуть его тебе. Заговори меня, пока не оглохну, и поедешь в Коф с пустым кошельком.

— Лучше с пустым кошельком, чем без головы, — парировал Конан и, достав кинжал, принялся чертить острием линии на песке.

* * *

Конан осторожно переместил свой вес так, чтобы сдвинутый с места камень не откатился достаточно далеко. В пустынной ночи все замерло, ветер спал, как и весь мир.