— Я помню времена, когда женщину, не способную скакать с рассвета до темноты три дня кряду, считали годной лишь рожать детей, — с насмешкой отмахнулась старуха от Бетины. — Позаботься лучше о себе, девочка. Вымотаешься, и когда этот киммериец тебя захочет, у тебя сил не останется! — Тут она издала непристойный смешок, и бронзовая кожа Бетины стала еще темнее.

Конан молча отошел и чуть не столкнулся с Фарадом.

— Девам не следует отправляться в такие опасные походы, — тихо произнес афгул.

Конан рассмеялся:

— Ты хочешь сказать, девам, которыми ты восхищаешься. Да, я никогда не слышал, чтобы афгулийские девы хлопотали у походных костров.

— Я восхищаюсь этой дикаркой из пустыни? — негодующе переспросил Фарад.

— Да, — подтвердил Конан. — Или это кто-то другой стоял, разинув рот, пока она танцевала, чтобы Омиэла могла отправить ее образ в лагерь? Ты бы даже не заметил, если бы какая-нибудь птичка залетела к тебе в открытый рот и свила гнездо между зубами.

Фарад запустил в бороду пальцы обеих рук и прожег Конана злым взглядом.

— Мой вождь, день, когда я не смогу наслаждаться танцем прекрасной женщины, будет днем, когда я умру или, по меньшей мере, ослепну. А пришлой ночью я не был ни покойником, ни слепцом.

Конан рассмеялся и засыпал Фарада легковесной лестью, чтобы охладить его негодование. Киммериец гадал, не следует ли ему упомянуть про восхищение Фарада в разговоре с Бетиной, чтобы девушка ненароком не обидела афгула.

А затем решил промолчать. Пока им и так хватало дел, и Конан решил не вешать на себя ко всему прочему роль свата.

* * *

Капитан Хезаль не испытывал ни удивления, ни тревоги, когда, проснувшись, обнаружил, что Конан исчез, а с ним и все афгулы и кочевники. На самом деле он и надеялся, что киммериец станет действовать сам и исчезнет задолго до того, как к Зеленым плащам прибудут какие-то подкрепления с юга или с запада.

С таким подкреплением скорей всего прибудет какой-нибудь капитан постарше Хезаля. Не все капитаны будут склонны отправить голову Конана в Аграпур в мешке с солью, но слишком многие захотят именно этого. Даже те, кто желал быть честным, могут изменить свое мнение из страха перед королевскими шпионами. Страх перед шпионами Ездигерда уже не один год заставлял весь Туран дрожать, как перед чумой, и конца этому видно не было.

Конечно, Хезаль мог сунуть в петлю собственную голову. Но он предпочел бы не потерять ее и постарается не уронить чести. Конан отправился в страну самой зловещей магии, играя с проклятием даже более страшным, чем смерть.

Поэтому Хезаль отправил гонцов на юг и запад и ждал возвращения гонцов от отряда, который он тайком отправил следом за Конаном.

Конан и его спутники подъехали к отрогам гор, чтобы укрыться от ветра пустыни и пополнить запасы воды из горных ручьев. Оно и к лучшему, что с ними не было Зеленых плащей, так как в этих землях не нашлось бы ни одного племени, дружественного Турану. Вместо этого ветер донес известие об их прибытии до искателей приключений из разных племен, и всадники все прибывали и прибывали, добровольно присоединяясь к отряду киммерийца, пока Конан не оказался во главе отряда более чем в пятьсот мечей.

В полдень четвертого дня они остановились в конце ущелья, известного своими ручьями. Фарад повел первую смену караула вверх по ущелью, а Конан сделал тоже самое со второй, когда вернулись воины Фарада. Бетина отправилась вместе с Конаном, шагая рядом с варваром упругим, широким шагом. Она была одета с головы до пят, но свежий ветер прижимал определенные части ее одежды к тем зрелым выпуклостям, которые Конан так хорошо помнил с той самой ночи, когда, девушка танцевала для туранцев.

Они поднимались по ущелью впереди караульных, и привычный к ходьбе по горам Конан вскоре оставил позади всех, кроме Бетины.