– Оля, Оля, Оля Гладкова, что ты за пустяковая девчонка такая? Ну, успокаивайся, на вот платок…

– Спасибо, – прогнусавила она, – я ничего…

– Вот именно. Ну вот смотри сама, я вот тебя обнимаю – ничего?

– Вы – ничего.

– Ну а папа…

– Я папу не помню.

– Хорошо, ну дедуля бы обнимал – ничего?

– Ничего, – вздохнула Оля.

Акимов отобрал у нее платок, придирчиво оглядел заплаканное личико, заставил высморкаться:

– У, рева-корова. Нехорошо так поступать, Оля, бесчестно, не по-людски. Я вот тебе расскажу. Отправились мы как-то на разведвылет, а штурманом у меня женщина была, Настя Васина, жена капитана эскадрильи. Ну вот летим мы себе, а навстречу перехватчики – я туда-сюда, ну… в целом, не ушли, сбили нас. И вот мы с этой Настей к своим выбирались трое суток, а мороз под сорок был. Ночевали на снегу, сначала костер пережигали, прикрывая бушлатами огонь, потом лапнику – ну и устраиваешься на ночлег. Так у меня к тебе вопрос: если бы не спали в обнимку, спаслись бы или как?

Оля вспыхнула, отпрянула:

– Вы не понимаете! Это совсем, совсем другое!

Лицо Акимова стало жестким:

– Это ты не понимаешь. Это у тебя другое. В голове у тебя – не мозги, а другое! Точнее, черт знает, что такое у тебя в голове! И у Кольки твоего – тоже. Оба посказились! Сама, главное, оделась в рыбьи меха, руки трясутся от холода, инструктор по стрельбе оказывает… да что тут! – первую помощь, если посмотреть здраво, не по-бабьи. А она из этого итальянскую трагедию умудрилась состряпать. Гладкова, Гладкова! А про мать подумала?

– Ей все равно, – угрюмо проворчала Оля.

– А тетке тоже все равно? У нее, между прочим, одна комната, а ты тут заваливаешься, как к себе домой… А ты ее спросила? Может, у нее своя жизнь, симпатии.

– Я бы в общежитие…

– С какого… хм, тебе, с городской пропиской, еще и общежитие?! Площадь у тебя имеется. Так, все. Утерла нос, привела себя в порядок. Пошли, тетку успокоим – и на электричку. Как бы на последнюю не опоздать.

– Сергей Палыч, давайте, в самом деле, – торопила Оля, – а то где ночевать-то будем.

– К Любиной соседке попрошусь, – отшутился Акимов.

– Нужны вы ей больно, – задорно поддела девушка, – она таких не привечает!

Сергей лишь подбородком дернул: «Ишь ты! Егоза ядовитая!»

«О, полегчало, – с удовольствием констатировал Акимов, поспевая за Олей, которая чуть не вприпрыжку припустилась к дому. И хорошо, что не вляпалась никуда, а мало ли кто тут…»

– Ну вот что такое, а… Шли бы вы, товарищ, травить в другое место, – как мог цензурно укорил он хлыща, который, лежа брюхом на лавочке, самозабвенно исторгал во тьму сожранное и влитое.

Наспех, но душевно попрощавшись с тетей Любой, они поспешили к метро.

Стоило им скрыться за углом, пьянчуга как ни в чем не бывало поднялся и, прихватив чемодан, вошел в подъезд. Быстро, бесшумно, незаметно миновав общую кухню, по-особому постучался в дверь одной из комнат. Нежные ручки с алыми, остро отточенными ногтями не по-женски сильно ухватили за пальто, втащили внутрь, удавами обвили шею.

– Наконец-то, невыносимый человек, – прошептала женщина, жадно целуясь. – Я соскучилась, я ужасно соскучилась, до слез!

– Я ненадолго, мне ж на электричку…

– Нет! Не пущу! – заявила она, закрывая собой дверь.