– Три карты, три карты… Понятно. Ну раз так, то расписочку попрошу у вас. По классике.

Череп дернул бровями:

– Что же не вексель сразу?

– Слову вашему нет у меня доверия, Владимир Алексеевич, – безмятежно рассматривая ногти, ответил тот, – уж больно оно у вас дешевое.

– Гнида ты позорная, – ласково отозвался Череп. – Ну хорошо, накалякаю…

Он и в самом деле вытащил из стола бумагу и карандаш, подумал, быстро написал что-то и щелчком пальца отправил лист собеседнику.

В этот момент внезапно с новой силой загрохотала музыка из громкоговорителей, какая-то развеселая компания с гамом проследовала мимо, Коля от неожиданности отпрянул от оконца и чудом не слетел с трубы, едва удержав равновесие.

Когда он снова заглянул, то Черепа в комнате уже не было. Вакарчук неторопливо пригладил волосы, надел кепку, поправил кашне, взял чемодан и отправился на выход.

Николай колебался недолго. Акимов совершенно прав, все эти личные моменты могут обождать, сейчас есть дела поважнее. Не опоздать бы на электричку. Колька бесшумно скатился с лестницы и поспешил в сторону платформы, туда, откуда они недавно пришли с Вакарчуком.

Сам же физрук, который, прячась меж деревьями, чиркал спичками, увидел знакомую фигуру, пожал плечами и вернулся к своему занятию. А именно: рвать на мелкие кусочки половину бумажного листа, на которой было выведено карандашом «Герман Вакарчук» и поставлена запятая.

– Грамотный, – процедил он, хмыкнув, – головастый.

* * *

Ольга, вопреки ожиданиям, все никак не возвращалась, так что уже и тетка Любовь начала поглядывать на часы:

– И где она шляется? Отдел кадров там всю жизнь до четырех был. Ох, как бы не пришлось деточку нашу с собаками по Сокольникам искать.

– Ничего, найдем, – с деланой беспечностью пообещал Акимов, – а я пока сгоняю за папиросами в ларек, глядишь, заодно и встречу.

Встретил, да не совсем Ольгу. В коридоре прямо на него вынесло ошеломляющей красоты рыжеволосую дамочку, хорошо одетую, в меру подкрашенную – и все-таки яркую, прямо-таки назойливо бросающуюся в глаза, пышную, налитую – но с такой тонкой, прямо осиной талией, что даже дух захватило. Как будто факел вспыхнул в темном коридоре…

Он отпрянул, она, мазнув по нему влажным глазом – вишневым, с поволокой, – прошла мимо, окутав Сергея невообразимым ароматом непонятно чего, но такого дурманящего.

В себя Акимов пришел уже на улице.

– Ходят тут всякие, – пробормотал он смущенно и отправился к табачному ларьку, что подле трамвайной остановки.

И тут же причалила «четверка», а из нее – на ловца и зверь бежит – выпорхнула серая, как туча, Гладкова.

– А подойди-ка сюда, дочка, – поманил ее Сергей. – Иди, иди, не бойся, на людях пороть не буду.

Крепко держа девчонку за локоток, Акимов купил папирос и повел добычу обратно, в сторону тети-Любиного дома.

…– Ты как вообще, с головушкой дружишь? Куда подорвалась-то? Какая фабрика?

– Резиновая, – угрюмо ответила Ольга.

– Дура ты резиновая. Соображаешь, что делаешь? Сбегаешь из дома, матери не сказав, куда идешь. Она трое суток под окном отделения белугой выла…

– Все вы врете, – по-детски возмутилась Оля. – Она небось и не сразу заметила, что нет меня!

Прошлось проглотить – в самом деле, драмы-то нагнал.

– Но все-таки непорядочно, – с укоризной увещевал Сергей.