И среди этого сияния нашел Вадин поляну с алой розой — да тут же и отпрянул назад, да и замер, укрылся за стволом не жив, не мертв, ибо увидел, что на поляне, перед розой стояла на коленях любовь его — но она не заметила его, ибо была поглощена своим чувством; и от пения ее, древесные ветви тянулись к поляне, как к последнему источнику света.

И это, действительно, был последний светлый день.

Вадин из-за древесного ствола любовался на возлюбленную свою — почти не дышал, а она, вновь почувствовавши его присутствие — вновь звала его, но он так и не посмел выйти. Он и не знал, что в будущем лишь единожды суждено им встретится…

В тот вечер, ясный свет неба заволокли тучи, которые были еще более непроницаемыми и мрачными, нежели раньше.

Той же ночью в их деревеньку прискакал всадник, и, разбудивши всех, кричал:

— Собирайтесь немедленно! Оставляйте свои дома, и идите на юг, как только можете далеко, ибо великая тьма, с которой ни вам, ни кому бы то ни было не совладать — надвигается с севера.

Забегали, засуетились деревенские жители — ведь, отродясь у них такой беды не случалось. На следующий день, все уже собрались, и готовы были выходить. Хотя, то унылое темно-серое марево, которое наступило вслед за ночью, вряд ли можно было назвать днем. Хлюпая ногами в дорожной грязи, опустивши головы, и роняя слезы направлялись они по дороге, куда-то на неведомый юг; а с севера, уже слышался рокот; да по облачному покрову бегали с той стороны бардовые отсветы.

Вадин, зная, что его попытаются увезти с собою, сначала незаметно отстал от унылой процессии, а потом уж крикнул:

— Матушка, батюшка, братья и сестры мои! Я останусь здесь — ибо, здесь судьба моя, нигде не буду я счастлив, нигде не найду покоя!

Так выкрикнул он, и, чтобы не слышать плача матери, зажал уши и, сам рыдая, бросился что было сил к лесу; там, среди стволов, бежал он, сколько ему хватило сил. Но вот ноги его подкосились, и он провалился в беспросветное, должно быть колдовское забытье…

Очнулся Вадин от криков, которые полнили воздух. Приоткрыл он глаза и обнаружил, что лежит на той поляне, где встретил Любовь свою, а алая роза сияет на расстоянии вытянутой руки. Крики, тем временем, приближались; и понял Вадин, что кричат орки. На фоне стены-рева орков, словно жемчужины, звучали голоса эльфов:

— Каждый из нас израсходовал все свои стрелы, и каждая нашла дорожку к каменному сердцу. Наши клинки дымятся от их крови, каждый уносит с собой по несколько дюжин этих тварей, но их слишком много…

Тут другой, очень сильный голос:

— Отступать дальше некуда — наши дома уже объяты пламенем; наши жены и дети погибли, сражаясь с нами; каждая пядь леса залита вражьей кровью… Готовы ли вы к последней схватке?!

— Да! — хором отвечали эльфы. «Да», — тихо, но с силой вторил им Вадин.

И, вновь сильный голос:

— Доченька, ты то беги! Садись на свою лань, и, скачи отсюда. Ведь, погибла уже твоя матушка! Сердце слезами обливается! Легче мне умирать будет, когда знать буду, что ты то жива осталась!

И тут вскочил на ноги, и задрожал от счастья, от чувствия близкой смерти, и скорой встречи с нею Вадин. Это ее голос отвечал королю лесных эльфов:

— Что говоришь ты, милый батюшка. Что ж в том, что тело мое здесь умрет; ведь мы, все вместе возродимся в Западном краю, где уже ждет нас матушка, и братья. Там мы будем более счастливы, чем здесь…

И тогда появились на поляне эльфы — их уже совсем немного оставалось, а сзади их теснили бессчетные полчища орков. На этой поляне и окружили хохочущие, дикие орды последних защитников леса — они встали кругом, и, так получилась, что алая роза была как раз в центре. Когда пал один из этих воинов, его клинок подхватил Вадин.