Тот факт, что жертвами были геи, трансвеститы и транссексуалы придавал делу щекотливый оттенок. В конце концов, не мог же Хэррод защищать тех самых извращенцев, от которых обещал избавить город. Однако это было улажено с помощью небольшого словесного маневрирования. Сам факт, что Новый Орлеан приютил индивидуумов с отклонениями, привлекая сексуальных хищников вроде Джареда По, несомненно доказывал необходимость чистки города.

И Лукреция была всего лишь очередным зернышком на жерновах его политических целей, еще одной жизнью, которую он мог разрушить во имя здоровых семейных ценностей. Поэтому обвинение вызвало ее последней. Адвокаты Джареда По возражали, утверждая, что Лукреция необъективна, не имеет отношения к делу и вообще чересчур горюет над смертью брата, чтобы быть в состоянии помочь. Судья отклонил возражения защиты. Лукреция послушно поклялась на библии, в которую не верила, села прямо, и попыталась храбро встретить Джона Хэррода.

Хэррод на миг застыл над бумагами, изображая раздумье над какой-то деталью и давая присяжным время рассмотреть ее как следует. Она оделась настолько консервативно, насколько позволял ее гардероб: простое длинное черное платье, волосы стянуты в аккуратный узел. Без вечного черного на губах и ногтях, без привычных украшений, не считая когда-то подаренного Бенни колечка с гранатом.

Джареда тошнило и злило то, что ее выставили напоказ такой — старающейся сойти за нормальную перед кучей нормальных ублюдков, уже составивших свое мнение. Видеть, как она идет на адские муки в попытке спасти его задницу, когда процесс все равно превратился в пустую формальность. Он поднялся, стряхнув одного из своих адвокатов.

— Лукреция, прошу тебя, не делай этого, — сказал он, но судья уже стучал молотком, призывая к порядку. Чьи-то руки схватили Джареда и потянули обратно на место.

— Им все равно, что ты скажешь, — умолял Джаред. — Они все равно вывернут все наизнанку! Придадут нужный им смысл, какой угодно смысл! Ты не сможешь меня спасти!

— О, Джаред, — прошептала она, едва не плача, и судья пообещал приказать вывести Джареда из зала суда, если он не в состоянии владеть собой. Этого хватило, чтобы он заткнулся: мысль о Лукреции, брошенной на растерзание Хэрроду, с его подтасовками и намеками, и всем наплевать, что он ей скажет или сделает.

Хэррод глянул на Джареда, усмехнулся, и пришлось прокусить нижнюю губу, чтобы удержаться от пожелания прокурору идти нахуй.

— Итак, мисс Дюбуа — сказал Хэррод, поправляя галстук. — Вы сестра погибшего, верно?

Лукреция сглотнула и очень тихо ответила:

— Да.

— Прошу прощения, мисс Дюбуа, но я едва расслышал, и, боюсь, остальные присутствующие тоже. Вы не могли бы повторить свой ответ?

— Я сказала: да.

Хэррод кивнул.

— Благодарю, мисс Дюбуа. Однако на самом деле вы не всегда были сестрой Бенджамина Дюбуа, не так ли? Вы не родились его сестрой.

На сей раз Лукреция не ответила, нервно посмотрела на свои руки, а потом на битком набитый зал суда.

— Мисс Дюбуа, мне повторить вопрос?

— Нет, — сказала она. — Я вас слышала.

— Но вы мне не ответили, мисс Дюбуа, — Хэррод сделал шаг к свидетельскому месту. — Вы родились сестрой Бенджамина Дюбуа?

— Полагаю, это зависит от точки зрения.

— Разве имя, данное вам матерью при рождении, которым вас крестили, не Лукас Уэсли Дюбуа?

— Я поменяла свое имя.