Теперь он готов обрушить свой гнев на дельту Миссисипи. К концу дня скорость ветра достигает двухсот пятидесяти километров, и Майклу присваивают категорию пять.

В спокойном, немигающем оке Майкла поднялась стена морской воды высотой в полметра и протяженностью почти в тридцать километров, штормовой прилив, рожденный низким давлением и нацеленный на уже разбухшие от дождя болота и городки, едва возвышающиеся над уровнем моря. И на Новый Орлеан — алый центр мишени и конец его долгого пути через Атлантику.

В 16.35 Элоиза, крошечное судно для ловли креветок, застигнутое бурей, просит помощи по радио откуда-то поблизости от форта св. Филиппа. Капитан сообщает, что корабельный барометр упал до 26,1 дюйма, три дня спустя его вместе с экипажем из двух человек найдут дрейфующими в заливе, однако метеорологи осторожно отметят самое низкое давление, когда-либо зарегистрированное в западном полушарии.

В 16.57 самолет-разведчик, следящий за штормом, нервно сообщает о гигантской тени «типа огромной черной птицы», скользящей по относительно спокойным водам в тридцатиметровом сердце бури. Командир и экипаж позже сочтут происшествие ошибкой, тенью их собственного самолета или обманчивой игрой облаков.

В 17.03 погодный спутник на геостационарной орбите в тринадцати тысячах километров над Мексиканским заливом присылает цветные изображения другой тени, чернильного мазка, который в итоге назовут «аномалией ворона» во внутреннем отчете Национального центра прогнозирования ураганов. Менее чем через тридцать секунд бортовой компьютер спутника изрыгнет бессмысленный поток случайных данных и отключится.

Майкл вращается, равнодушный как рак, неотвратимый как судьба, обратившись серебристо-белой спиной к небесам и брюхом цвета кровоподтека к озлобленному, бессильному миру. И жуткая, свирепая ночь наступает для живых и мертвых Нового Орлеана.

Девять

Шестая записка обещает Фрэнку быть последней. Она приводит его на заброшенную фабрику у реки, кучу камней, сложенных перед началом века и предоставленную теперь крысам и бездомным, косматым летучим мышам и стихиям. Он оставляет машину на широком поле бетона, сквозь который пробиваются сорняки — оно тоже превратилось в затопленные заросли одуванчиков, чертополоха и лаконоса.

Фрэнк с трудом открывает дверь, борясь с неистовым ветром, а потом с таким же трудом закрывает ее. На миг шторм берет над ним верх, прижимает к автомобилю, беспомощного. Но он прикрывает глаза от хлесткого дождя и всего того дерьма, что носится в воздухе, и всматривается в индустриальный труп, распростертый перед ним: раскрошившаяся кладка и кирпичные трубы на фоне сине-черной стены бешеного вихря. Зрелище ужасающего величия, наступающего на город, почти заставляет его растеряться и позабыть о том, что ждет внутри старого завода. Почти. Человек может обезуметь, думает он, столкнувшись с безликим присутствием подобной силы. Что-то проносится в воздухе, задевает его левую щеку, оставив глубокий порез, и исчезает. Ветер жадно хлещет окровавленное лицо.

Он пробирается вдоль скользкой машины. Крошечные волны плещут о штанины. Лист жести пролетает над головой, ржавая гильотина с бритвенно-острым лезвием, и Фрэнк понимает смысл послания: задержись тут еще немного, и ты покойник. Так что он скрипит зубами и, как хороший коп, продолжает свой путь.

До ближайшей двери завода меньше двадцати метров, но буря раз за разом сбивает его с ног, и он распарывает правую ладонь о разбитую винную бутылку, притаившуюся под водой как акулья пасть. Наконец, он добирается до здания. Облезлая металлическая дверь покосилась, готовая сорваться в любой момент и исчезнуть в водовороте. Фрэнку удается приоткрыть ее, ветер сразу же вырывает ручку из пальцев и распахивает дверь настежь. Он переступает через порог и шторм отпускает его в уверенности, что зданию долго не выдержать.

Фрэнк лезет под мокрый пиджак и достает беретту 92F из наплечной кобуры.