Фрэнк лезет под мокрый пиджак и достает беретту 92F из наплечной кобуры. Порез на ладони чертовски болезненный и кровоточит как последняя сука, но сейчас все равно ничего не поделаешь. Ну конечно, это обязательно должна была оказаться правая рука, на левую никак нельзя было упасть. Он достает фонарик из заднего кармана, готовый к тому, что он не работает, полон воды и батарейки отсырели. Однако, включенный, он отбрасывает слабый луч на темную лужу на полу. Немного выше выхватывает кирпичную арку, там пол поднимается, ведя на более сухую почву.

— Лучше бы тебе найтись тут, мерзавец, — говорит Фрэнк. Голос кажется очень незначительным в огромной гробнице здания.

Он проходит в арку. С другой стороны светлее, мягкая бархатистая полутьма, лишь ненамного отличная от полной черноты, но все получше. На южной стене ряд высоких окон, обращенных к реке и приближающемуся шторму, последние остатки света достигают пола, пробившись сквозь загустевший от времени воздух. Фрэнк светит вдоль стены с аркой и видит шаткую железную лестницу, прикрученную к кирпичам. Она ведет наверх, в мрак, на второй этаж здания.

— Эй! — кричит он. Внезапно сверху доносится неистовый шум крыльев, наверняка голуби или гнездящиеся на стропилах ласточки, но он не может отогнать воспоминание о черной птице парня в маске. Пара угольно-черных перьев лениво планирует вниз, мелькнув в луче фонарика по пути к бетонному полу. Когда птицы успокаиваются, Фрэнк прислушивается к признакам того, что он не один, что Джозеф Лета дожидается его во мраке.

— Слушай, тупая ты задница! Мне надоело играть в прятки!

Но отклика нет, никакого человеческого отклика, только непрестанный гул бури снаружи и менее явные шумы старой фабрики.

— О, Господи, — шепчет он. Светя под ноги и крепко сжав беретту ноющей окровавленной рукой, Фрэнк Грей начинает подниматься по лестнице.

Наверху в стене стальная противопожарная дверь. От толчка она распахивается с громким скрипом. То, что он видит, едва не заставляет ринуться с воплем вниз по ненадежной лестнице: закрепленный на козлах прожектор освещает изуродованное тело, подвешенное за запястья к стальному крюку. Обескровленные ноги тела широко растянуты, лодыжки прочно обвязаны белой нейлоновой веревкой, пропущенной сквозь железные кольца в полу. Тело полностью выпотрошено, распорото от гениталий до подбородка, под ним валяются органы и внутренности, голубоватые извивы кишечника и темные ошметки, которые он не в состоянии распознать. Брюшная полость пуста: зияющая оболочка мускулов, хрящей и костей. На полу в буквальном смысле ведра густеющей крови, полные до краев, а за прожектором — столик с хирургическими инструментами и обрывками кожи и мяса. Там, где тело не измазано кровью, оно цвета меловой пыли. Хотя бы лица он не видит. Голова откинута назад, и мертвые глаза, если они остались на месте, обращены куда-то вверх, к потолку. Невозможно понять, мужское или женское это тело.

Фрэнк сглатывает с усилием и утирает вспотевший лоб тыльной стороной ладони. Его не вырвало от месива в фонтане парка Одюбон и теперь он точно не собирается блевать.

— Лета? — зовет он. — Я знаю, что ты здесь.

Движение слева, настолько быстрое, что он едва замечает уголком глаза. Фрэнк не теряет времени на то, чтобы вглядеться и прицелиться. Им движет лишь страх и адреналин, когда берета трижды плюется в его руке. Девятимиллиметровые пули уходят в кирпичную стену, и в ушах звенит от выстрелов.

— Блядь, — бормочет он, сзади раздаются быстрые шаги и твердый холодный металл упирается в висок прежде, чем он успевает обернуться.

— Все кончено, детектив. Я выиграл, — Фрэнк узнает голос звонившего по телефону. — Брось оружие и сделай шаг назад.

— Если я брошу оружие, я покойник.