|
Но самые осведомленные шептали, что маркиз вовсе не маркиз, не орденский посол и не мальтийский рыцарь, а капитан Сирулла, морской разбойник, гроза магометан, а его прекрасная супруга - не графиня, а тоже разбойница. Так ли, иначе, но власти Генуи, уважая мальтийский флаг, претензий к загадочному капитану не имели - тем более что портовый сбор он оплатил сполна, а его люди хоть и буянили в кабаках, но расплачивались честно и никого пока что не прибили.
Так тянулось время, и в один из дней, когда Серов неторопливо шел мимо таверны «Корсиканец», в дверях показался огромный детина с клеймами на лбу и щеках, жуткий видом и обвешанный оружием. Завидев капитана, этот каторжник заорал - да так, что люди от него шарахнулись, - выхватил два пистолета и выпалил в воздух. В ответ взревела охрана Серова, и все, кроме Рика с младенцем в руках, бросились к клейменому и, оглашая улицу воплями и криками, стали хлопать его по спине и плечам. - Страх Божий, - сказала Шейла, улыбаясь. - Добрался, хвала Пресвятой Богородице! Значит, Андре, твой московит тоже здесь. И правда, подняв голову, Серов увидел, что в окне второго этажа, прямо над входом в таверну, стоит Михайло Паршин собственной персоной. Был он в новом мундире с золотыми галунами и в шляпе-треуголке; сдернул ее, завидев Шейлу и Серова, поклонился, а затем достал из-за спины объемистую сумку и нежно ее приласкал. Похоже, сумка была предметом невероятной ценности. - В самом деле Паршин, - произнес Серов и облегченно вздохнул. - Пойдем к нему, дорогая, я вас познакомлю. - Нет уж, - ответила Шейла. - Ты иди, а я в таверне посижу, с Джозефом и парнями. Не напились бы на радостях! Еще и кабак разгромят, ребенка перепугают… Надо последить. Серов поднялся наверх, в просторную светлую комнату с видом на море. Паршин ждал его с раскрытой сумкой - из нее выглядывали запечатанные бумаги, а под ними лежало что-то еще, белое и шелковистое, как первый снег. - Грамота славному маркизу де Серра, капитану и морскому начальнику, от его величества Петра Алексеевича, - молвил Михайло с торжественным видом и протянул Серову верхний пакет. Потом не выдержал, расплылся в улыбке и быстро, горячо затараторил: - Вот и я, благодетель мой, вот и я! Прибыл в ночь, загнавши кобылу, а что припоздал, так извини - государь наш скор в делах, а дьяки его - пьянчуги, мздоимцы и тягомотники! Пока патенты написали, пока царю отнесли, чтоб руку приложил, да припечатали печатями - улетели месяц с неделею. Опять же дорога… Путь-то какой, прости Господи! Через десять стран, через сотню рек, а о горах и вспомнить не хочу, до того противно! - Долгий путь, - согласился Серов, вспоминая, что через три столетия от Москвы до Генуи лету будет три часа. Затем он обнял Михаилу, принял царское послание и сломал печати. Затейливые буквицы - будто не по-русски писано - прыгали перед глазами, складывались в слова и фразы, и хоть язык был странен и витиеват, смысл письма дошел до Серова. Сложив с почтением бумагу, он промолвил: - Милостив наш государь. В морскую службу меня принимает и жалует капитаном, если с фрегатом приду, а если с двумя кораблями, так сразу адмиралом. И пишет еще ко всем монархам, изводящим состоять с ним в дружбе, чтобы препятствий мне не чинили, а, обратно, давали провиант, канаты, парусину и пороховое зелье, ежели будет в том нужда. А еще пишет, что если не промедлю я, ударю на шведа в балтийских водах и будет мне в той баталии фортуна, то это знатно, и встретят меня на Неве под фейерверк и гром орудий. - Надо же! Честь-то какая! - восхитился Михайло и начал выкладывать из сумки другие бумаги с сургучными печатями. - Вот, прими остальное, батюшка мой Андрей Юрьич… Вот патенты для ближних твоих людишек, кого поставишь в офицеры… вот каперская грамота и договор о царской доле с взятых в битве кораблей… корабль, значит, с пленными - его величеству, а груз - тебе… А вот подарки от государя - сделанный им самолично пистоль, а еще… - Погоди, Михайло, - прервал его Серов. |
