– Послушай, а что ты делал на кладбище?

– На каком кладбище…– Не сразу понял я. – заблудился… А как вы узнали?

– Это просто. У тебя на рукаве желтая глина. А здесь чернозем на фут. Насколько мне известно, строительство в городе не ведется. Я, было, подумал, что ты ездил на песчаный карьер, но тут вспомнил, что могилы роют на пол сажени.

– Здорово… Как вам это удается?

– Никак. Просто не брезгую приложить ухо к земле, посмотреть вслед прохожему…

– А что вы еще можете про меня рассказать? Майор пожал плечами:

– Чтобы я тебе не рассказал, ты это уже знаешь. Лучше ты мне что‑нибудь расскажи.

– Что?

– Скажем, почему ты ушел из Корпуса Оборотней

– А это откуда?.. Комендант рассмеялся:

– Это есть в твоем личном деле…

– Этого нет в деле!

– Есть. Там написано, что ты две недели состоял в 48‑ом отдельном корпусе. Такой части нет на свете. Этим прикрытием пользуются всякие специальные части – корпуса хамелеонов, оборотней, вампиров… Так почему?

– Не я ушел. Меня ушли. Оказался неспособен к ликантропии – не самое сложное заклинание… Мы замолчали. Дорога вилась по склону змеей, вопреки полевому уставу, который предписывал наводить мосты и вести дороги прямо, обеспечивая наикратчайшее расстояние. На вершине холма возвышался сам форт. Мост через пересохший ров был опущен. Один вопрос мучил меня, но я стеснялся его задать, и когда мы проезжали через ворота, я не выдержал:

– Господин майор, – спросил я , – там на кладбище угол выложен юными девицами. Они все умерли в один день. Не скажете, что за день такой был? К тому времени я был почти уверен, что майор знает все на свете, но он меня впервые разочаровал:

– Ума не приложу. Я вообще‑то думал, что ты был на солдатском кладбище… Мы въехали во внутренний двор форта. К нам ту же подбежал грум, чтобы забрать лошадей, и громыхая кованными сапогами по лестнице к нам спустился командир этого здания – сухонький гауптман. Я ожидал салюта и рапорта, но вместо этого комендант и командир форта обменялись рукопожатиями.

– Я распорядился, чтобы стол накрыли на стене.

– Распорядись, чтобы добавили еще один столовый прибор… Господин лейтенант отобедает сегодня с нами. Мы трапезничали на узкой крепостной стене. Обед был по‑солдатски скромен, но никто не обращал на это внимания. С крепостной стены открывался прекрасный вид на пойму. За столом, как водится, говорили о войне. Гауптман сетовал на плохую подготовку резервистов:

– В случае прорыва фронта мы можем отмобилизировать где‑то четыре – три с половиной тысячи ополчения. Амуниции у нас меньше трех тысяч. Но не это самое плохое – резервисты подготовлены отвратительно – времена, когда копейщики атаковали с бега, прошли… А если прорыв будет на нашем участке, то мы даже не успеем призвать и этих…

– Может, прорыв будет не здесь. А может, его не будет вовсе, – сказал я, стараясь скрасить мрачное настроение командира форта.

– Это вряд ли, – прервал меня комендант. Верить в лучшее – это хорошо, но не видеть пути развития – опасно.

– Так что мне делать?

– Ничего. Партия разыграна. Мы должны умереть достойно, но втягивать местных я бы не стал.