Конечно, никто из них не забыл о существовании двоих принцев, находившихся не слишком далеко от того места, где заседал Совет. Последние дни о них ничего не было слышно – братьев только иногда замечали возле высоких окон в залах Тауэра.

– Милорды, – начал Ричард, – я попросил ваши милости прибыть сюда отчасти потому, что располагаю новостями, которые необходимо обсудить со всей мудростью, прежде чем открывать их толпе, которая может взбунтоваться, услышав их. В моих руках оказалась пылающая ветвь, и я должен убедиться в том, что она прогорела. – Он обвел взглядом собравшихся у стола. – Хочу поблагодарить архиепископа Буршье за оказанную помощь. Благодарю вас, ваша милость. Благодаря вашему посредничеству мне удалось перевести своего племянника в безопасное место, когда надежды на благоприятный исход уже не было. Одновременно это позволило мне избавиться от необходимости держать столь крупный вооруженный отряд на землях аббатства. С тех пор я не слышал ни о каких угрозах в отношении жены моего брата и его дочерей – каковые могли бы заставить меня снова усилить охрану Убежища. Я и так излишне покусился на древние свободы.

Герцог подождал, пока архиепископ Буршье согласно кивнет в окладистую бороду, и продолжил:

– Я убрал из аббатства всех моих солдат, джентльмены, однако оставил одного человека, чтобы он следил за всеми, кто может попытаться незаметно проскользнуть в Убежище и из него. Плоды этого решения и привели вас сюда. И, к собственному сожалению, вынужден сказать, что нашлись такие люди, которые снабжают новостями и сплетнями Элизабет Вудвилл. Люди, которые еще не понимают, что мне известны их имена. Однако они еще получат возможность понять это, ваша милость.

– Не понимаю, – недоуменно приподнял брови архиепископ Буршье. – Вы обвиняете в чем-то меня?

Ричард вздохнул:

– Нет, ваша милость, конечно, нет. Я даже не намеревался сообщать вам сегодня об этом… хотя, возможно, время пришло. Я чувствую, что меня заставляют действовать, хотя мне, пожалуй, хотелось действовать иначе.

И Глостер широким жестом указал на трясущегося епископа Бата и Уэллса Роберта Стиллингтона. Обычно этот человек напоминал мудрого херувима – его круглую розовую физиономию обрамляло облачко седых волос. Однако в этой палате совета, под строгим взглядом другого епископа и обоих архиепископов Англии, он чувствовал себя совершенно не на месте… Губы его побелели.

– Эти люди, Роберт, пришли сюда по моему зову, чтобы услышать истину, – проговорил Ричард, указывая на остальных. – Вы должны сообщить им все, что рассказали мне. Время для этого созрело, и истина должна прозвучать, пускай она и разорвет мне сердце. Однако я настаиваю на том, чтобы зажегся свет. Чтобы он просиял в самых темных уголках, чтобы ничто не осталось сокрытым. Ничто!

– О чем все это? – Епископ Мортон склонился вперед, скорее в раздражении, чем заинтригованный, и Глостеру оставалось только молча взирать на епископа Батского и Уэллского, взглядом понуждая его заговорить. Если старый дурак говорить откажется, он, Глостер, может потерять доверие всех членов совета, со всеми проистекающими отсюда последствиями.

– М-милорды, архиепископы Буршье и Ротерхэм, епископ М-Мортон… – Официальное обращение, похоже, иссушило рот епископа. Стиллингтон поднял руку и провел ладонью по шее, словно помогая себе сглотнуть. – Джентльмены, на мою долю выпало донести до вас неприятные новости… о старом брачном контракте между королем Эдуардом Четвертым, или графом Марчем, каковым он тогда являлся, и Элеонорой Батлер.

– O нет, брат мой, – вдруг пробормотал епископ Мортон. – Ты будешь проклят за подобную ложь и клевету.

Человек, к которому были обращены эти слова, еще более побледнел, и взгляд его заметался из стороны в сторону.