Человек, к которому были обращены эти слова, еще более побледнел, и взгляд его заметался из стороны в сторону.

– Продолжайте, ваша милость, – раздраженным тоном проговорил Ричард, гневно взглянув на Мортона. – Вы говорили, что были свидетелем? Чего – помолвки, обещания вступить в брак? Вы совершали службу?

Епископ кивнул и с закрытыми глазами произнес:

– Двое влюбленных, двое очень молодых людей пришли ко мне и с веселым смехом попросили благословить их брак, перед тем как они лягут вместе в постель. Тогда я был очень молодым священником и подумал, что таким образом могу предотвратить горший грех. Я запомнил их имена, однако после того дня более не видел их обоих. Это случилось в Нортгемптоншире.

– Превосходно, – отрезал епископ Мортон. – Тогда вы должны поставить перед нами эту Элеонору Батлер, чтобы ее можно было допросить, а потом забить в железа. Столь внушительное обвинение нуждается в более убедительном обосновании, чем ссылка на воспоминания старика.

– Примерно вашего ровесника, как мне кажется, епископ Мортон, – аккуратно напомнил ему Ричард. – Поверьте, услышав этот рассказ, я предложил вашему коллеге сделать то же самое. Поставьте ее передо мной, сказал я тогда, иначе поверить не смогу. К сожалению, ваша милость, Элеонора Батлер скончалась примерно пять лет назад. Если б мы знали… если б мы только знали об этом, тогда мой брат, король Эдуард, мог бы повторно вступить в брак с Элизабет Вудвилл и объявить законными всех ее детей. – Он печально покачал головой: – Однако он этого не сделал. Меня переполняет глубочайшее горе, однако я не могу позволить, чтобы подобное пятно так и осталось сокрытым! Но услышим же правду, милорды, всю правду до последней ее капли о юных безумствах моего брата. Видит Бог, у него были любовницы! Вы все знаете об этом. Он не питал уважения к чужим женам и дочерям и охотно валил их на спину. И спьяну, думаю, не всегда мог сказать, где и с кем спал.

– И вся эта история построена на показаниях одного человека? – невозмутимо вопросил епископ Мортон. – Ни свидетелей, ни жены? Однако, если история справедлива, это означает не только то, что брак короля следует аннулировать, но и то, что его дети, все его дети оказываются незаконными.

Лорд Гастингс медленно поднимался на ноги по мере того, как до него доходило полное значение происходящего. Он не был столь быстр разумом, как епископ Мортон, и не перепрыгивал сразу к выводам. Им постепенно овладевал все больший и больший гнев, заставлявший его рассерженно мотать головой, пока клирики переходили от одного пункта к другому, словно бы речь шла об абстрактных вопросах веры и нравственности. Уильям Гастингс не мог поверить собственным ушам.

– Ты хочешь объявить незаконными их всех! – выпалил он, ткнув трясущимся пальцем в сторону Ричарда Глостера, лорда-протектора. – Его жену, его наследника… всех детей. Что за безумие? Что за ложь?

– И вы готовы назвать епископа Христовой церкви лжецом? – с равной убежденностью ответил Ричард. – Вы отлично знали моего брата, лорд Гастингс, едва ли не хуже меня. И вы готовы сказать, что подобный способ ухаживания не был ему знаком? Что он никогда не завлекал девиц на свое ложе пустыми посулами, что подобные хитрости были ему чужды? Вы можете поклясться в этом?

Гастингс ничего не отвечал и только багровел под взглядами остальных мужчин. Как и все прочие, он прекрасно знал, что подобная история была вполне возможной. Молодой человек с характером Эдуарда был в состоянии совершить ошибку подобного рода. Однако возмущенный лорд не мог поверить в ту историю просто потому, что она приносила огромное преимущество Ричарду Глостеру слишком совершенным, слишком удобным образом.

– Пусть так, но неужели вы ожидаете, что этот трясущийся старый дурак явился к вам только после того, как услышал о кончине короля Эдуарда, и не раньше нее? Что он двадцать лет хранил свой мерзкий секрет? – Уильям повернулся к епископу Батскому и Уэллскому, и старик съежился от страха.