|
Место действия каждого убийства обладает той же энергией и той же окончательностью в центре. Когда смотришь на мертвеца, то видишь некую очевидность, но в то же время – невероятную загадку. Даже в простейшей домашней ссоре, где женщина наконец решается застрелить парня, смотришь на нее, всю покрытую шрамами и сигаретными ожогами, и задаешься вопросом: почему именно сегодня? Что такого особенного в сегодняшней ночи? Всегда понятно, на что смотришь, и всегда имеется что‑то, что следует добавить. Сразу и то, и то. На месте убийства присутствует глубинное ощущение правды бытия, сути существования, до вони блевотины и дефекации. Обычно, кто‑нибудь плачет и приходится к этому прислушиваться. Прекращаются обычные дрязги: лежит мертвец, и это неоспоримый факт, вроде валуна на дороге, который должны объезжать все машины. В такой мрачной и реальной обстановке прорастает настоящее товарищество, потому что работаешь допоздна с людьми, которых знаешь, знаешь по‑настоящему хорошо, потому что видишь их все время. В ЛА случается по четыре убийства в день, по одному через каждые шесть часов. И каждый детектив на месте преступления уже имеет по десять убийств, висящих на нем, что превращает новое в невыносимое бремя, поэтому он и все остальные надеются раскрыть его на месте и убрать камень с дороги. Именно эта целеустремленность, напряжение и энергия сплачивают всех вместе. А после того, как занимаешься этим несколько лет, то к такому привыкаешь. И к своему удивлению, войдя в конференц‑зал, я осознал, что тосковал по этой работе.
Конференц‑зал был весьма элегантен: черный стол, черные кожаные кресла с высокими спинками, ночные огни небоскребов за стеклянными стенами. Внутри комнаты тихо переговаривались техники, двигаясь вокруг тела мертвой девушки. Ее светлые волосы были коротко подстрижены. Голубые глаза, полный рот. Ей можно было дать около двадцати пяти лет. Высокая, длинноногая, атлетически сложенная. На ней было черное платье и чулки‑паутинки. Грэм глубоко погрузился в осмотр; он стоял в конце стола, косясь на ее лакированные туфли с высокими каблуками, ручка‑фонарик в одной руке, записная книжка в другой. Помощник коронера Келли завязывал на руках девушки бумажные пакеты, чтобы защитить их. Коннор остановил его: «Минуту». Он внимательно разглядывал одну руку, исследовал запястье, пристально рассмотрел, что под ногтями. Потом понюхал пальцы. Потом быстро их лизнул, один за другим. «Не трепыхайся», лаконично сказал Грэм. «Еще нет трупного окоченения, нет детрита под ногтями, нет кожи или нитей ткани. Я бы сказал, здесь вообще не много следов борьбы.» Келли надел пакет на руку. Коннор спросил его: «Ты установил время смерти?» «Я работаю над этим.» Келли приподнял ягодицы девушки, чтобы вставить ректальную пробу. «Дополнительные термопары уже на месте. Через минуту узнаем.» Коннор тронул ткань черного платья, проверил этикетку. Элен из команды обработки места преступления с завистью сказала: «Это Ямамото.» «Вижу», отозвался Коннор. «Что такое Ямамото?», спросил я. Элен ответила: «Очень дорогой японский кутюрье. Эта маленькая черная тряпочка стоит по меньшей мере пять тысяч долларов. Это если она купила подержанное. Новое, оно наверняка тысяч пятнадцать.» «Его можно проследить?», спросил ее Коннор. "Наверное. Зависит от того, купила она его здесь, в Европе или в Токио. Проверить займет пару суток." Коннор сразу потерял интерес: «Не беспокойся. Это будет слишком поздно.» Он достал маленькую фиброоптическую ручку‑фонарик и с ее помощью осмотрел волосы и скальп девушки. Потом быстро заглянул в каждое ухо, изумленно пробормотав что‑то над правым ухом. Я посмотрел через его плечо и увидел каплю засохшей крови на дырочке для сережки. Должно быть, я толкнул Коннора, потому что он глянул на меня: «Извини, кохай. |
