Конечно, я уже кое‑что знал об этих женщинах из их досье, которые мне давал доктор Камерон. Сейчас досье у меня уже не было: едва ли я сумел бы объяснить их наличие у себя в комнате, если бы кто‑нибудь на них случайно наткнулся. Однако за восемнадцать лет службы в полиции я недурно натренировал свою память и мне не составило труда запомнить основные факты из прошлого Рут Эйренгарт и Айви Поллетт.

Рут теперь было тридцать семь. Начиная с девятнадцатилетнего возраста она родила за двенадцать лет десятерых детей, и все они были живы. Она начала лечиться от чрезмерной нервозности с двадцати семи лет – здесь поневоле возникало желание усмехнуться, хотя я уверен, выражение лица Рут Эйренгарт мгновенно отбило бы такую охоту у кого угодно, – нервозность росла, отягощаемая нескончаемыми простудами. В тридцать лет у нее стал развиваться маниакально‑депрессивный психоз. Поначалу он проявлялся не слишком отчетливо и его трудно было диагностировать. Потом симптомы стали более явными, спокойные периоды сменялись истерией, сопровождавшейся бессонницей и постоянными всплесками энергии, а спады становились более серьезными, нервозность уступала место раздражительности или тяжелой депрессии. Когда Рут исполнилось тридцать два года, она, выйдя из церкви после воскресной мессы, взяла семейный автомобиль, выехала на автостраду и помчалась с бешеной скоростью. Ее засек местный полицейский. Она не остановилась на его сигналы, а поехала еще быстрее. Погоня временами проходила со скоростью, превышающей сотню миль в час, и закончилась только тогда, когда на дороге была организована засада. То, как она повела себя с полицейскими и потом в суде, привело к решению подвергнуть ее психиатрической экспертизе, а результаты экспертизы побудили Рут в конечном итоге решиться на лечение в психиатрической клинике. Спустя пять лет врачи сочли ее состояние достаточно стабильным для того, чтобы она могла вернуться в общество – заключение, с которым сама Рут, вероятно, не согласилась, иначе ее бы не было теперь в “Мидуэе”.

Проблемы Айви Поллетт, старой девы сорока двух лет, были совершенно иными. Айви прожила всю свою жизнь с хронически больной матерью. Четыре года назад она явилась в полицейский участок и заявила, что ее пытался изнасиловать посыльный из продовольственного магазина. Когда парня задержали, он все отрицал, но ему не верили до тех пор, пока спустя несколько дней мисс Поллетт снова не пришла в полицию, чтобы на этот раз сообщить, что ее почтальон – шпион‑коммунист. В ходе дальнейших расспросов выяснилось, что все, с кем общалась мисс Поллетт, были либо шпионами, либо насильниками, либо сбежавшими из‑под ареста заключенными, либо расистами. Она знала о заговоре, вынашиваемом этими людьми для того, чтобы разделаться с ней, потому что она их раскусила. А когда Айви поняла, что расспрашивавший ее детектив тоже был участником заговора, с ней случилась истерика. Ей пришлось провести четыре года в лечебнице штата – за это время умерла ее мать, – прежде чем Айви Поллетт убедилась в том, что она не была потенциальной жертвой хитроумного заговора.

Думая об этих двух женщинах и глядя на свои списки, я вдруг пришел к мысли, что уже познакомился со всеми подозреваемыми‑мужчинами, а это означало, что Дьюи, которого я встретил прошлой ночью, был одним из тех, кого я исключил из их числа. Что ж, тем лучше: он показался мне довольно безобидным, и я был рад, что могу не считать его возможным злоумышленником.

Итак, кто же он такой? В соответствующих двух списках значилось только четверо мужчин, которых я еще не видел:

Дональд Уолберн, Джордж Бартоломью, Эдгар Дженнингз, Фил Роше.