По‑видимому, в “Мидуэе” все было возможно. И досье Дональда Уолберна могло содержать ошибочные прогнозы. Уолберн, должно быть, научился действовать более ловко, чем во время того случая с разбитой бутылкой.
Сегодня официанткой была Дебби Латтимор. Она принесла мне суп, натянуто улыбнулась, потом взяла опустевшие тарелки Уолберна и Бартоломью и снова ушла на кухню. Я начал есть, а Джордж Бартоломью сказал:
– Не думал, что вы еще здесь. Я посмотрел на него:
– Почему?
– Все разъяснилось, не так ли? – Это был нервный сорокалетний клептоман и собиратель бечевок, которого отпустили из лечебницы не потому, что он излечился, а потому, что его считали безобидным. Так ли это было? Он продолжал:
– Вы нашли парня, который тут прятался, а Уолтер признался, что это он подстроил все те случаи. – Он обвел рукой вокруг своего лица. – Поэтому я думал, что вы уедете.
Дональд Уолберн окинул меня тяжелым взглядом и снова уткнулся в тарелку. Дебби вернулась, держа в руках две тарелки, на которых лежали гамбургеры, большего размера, чем обычно, их называют сейлесберийскими бифштексами и подают в тех местах, где кормят большое число людей без выбора блюд.
– Думаю, я уеду через день‑два, – сказал я. – У меня есть личные проблемы, которые я хотел бы обсудить с доктором Камероном и доктором Фредериксом. У меня пока не было на это времени.
Он кивнул, вполне удовлетворенный моим ответом. Дебби поставила тарелки, и это на время прервало наш разговор. Я продолжал есть суп.
В столовую вошла Роуз Акерсон, в руках у нее был пустой поднос. Ни на кого не глядя, она прошла на кухню. Минутой позже появились Хелен Дорси и Рут Эйренгарт. Они заняли стол с другой стороны от нас. Дебби принесла им суп. Я уже закончил есть свой суп, и она подошла забрать тарелку. Когда она возвращалась на кухню, оттуда вышла Роуз Акерсон – на ее подносе горой возвышалась еда, богатая сахаром и крахмалом. Она опять проигнорировала всех присутствующих.
Сейлесберийский бифштекс – еще одно блюдо, которое надо резать. С трудом преодолев смущение, я попросил Бартоломью порезать его для меня. Я уже почти привык работать левой рукой и управился с бифштексом довольно быстро.
Вошли Мэрилин Назарро и Бет Трейси и заняли еще один стол. Я поглядывал на них, но не засматривался подолгу. Обе они теперь оказались в новом списке подозреваемых, и в силу необходимости я собирался уделить им больше внимания, чем прежде.
Мэрилин Назарро, двадцатисемилетняя женщина, вышла замуж еще старшеклассницей. В первые три года замужества у нее родились близнецы, потом еще один ребенок. Вскоре после этого у нее появились симптомы маниакально‑депрессивного психоза. Она дважды побывала в клинике для душевнобольных, сначала в течение двух лет, потом – трех, и хотя сейчас она выглядела жизнерадостной и вполне нормальной, прогноз медиков был неутешительным, в основном потому, что после выхода из клиники ей придется снова вернуться к прежней жизни.
Бет Трейси, хорошенькая, хотя и неуверенная в себе блондинка двадцати трех лет, страдала истерией на почве секса. Ее брак был расторгнут по инициативе мужа из‑за неисполнения ею супружеских обязанностей. Она трижды пыталась покончить с собой и совершенно откровенно заявляла о том, что ничего более отвратительного и ужасного, чем сама мысль о половом акте, она не может себе представить. Врачи считали, что проблема коренится в каком‑то инциденте из ее прошлого, но не смогли найти его. Бет Трейси тоже выпустили из лечебницы не потому, что она поправилась, а потому, что она научилась до некоторой степени мириться со своими недостатками. Теперь Бет едва ли решится вновь завязать с кем‑нибудь романтические отношения.
Был ли кто‑нибудь из них преступником? Люди, страдающие маниакально‑депрессивным психозом и сексуальной истерией обычно не причиняют вреда никому, кроме самих себя, по крайней мере, физического. |