|
- Такой же, как все. А есть и невинные. - Разумеется, есть всякие. Разумеется, жалеешь. Другие ничего не спускают, а я, где могу, стараюсь облегчить. Пускай лучше я пострадаю, да не они. Другие, как чуть что, сейчас по закону, а то - стрелять, а я жалею. Прикажете? Выкушайте, - сказал он, наливая еще чаю. - Она кто, собственно, - женщина, какую видеть желаете? - спросил он. - Это несчастная женщина, которая попала в дом терпимости, и там ее не правильно обвинили в отравлении, а она очень хорошая женщина, - сказал Нехлюдов. Офицер покачал головой. - Да, бывает. В Казани, я вам доложу, была одна, - Эммой звали. Родом венгерка, а глаза настоящие персидские, - продолжал он, не в силах сдержать улыбку при этом воспоминании. - Шику было столько, что хоть графине... Нехлюдов перебил офицера и вернулся к прежнему разговору. - Я думаю, что вы можете облегчить положение таких людей, пока они в вашей власти. И, поступая так, я уверен, что вы нашли бы большую радость, - говорил Нехлюдов, стараясь произносить как можно внятнее, так, как говорят с иностранцами или детьми. Офицер смотрел на Нехлюдова блестящими глазами и, очевидно, ждал с нетерпением, когда он кончит, чтобы продолжать рассказ про венгерку с персидскими глазами, которая, очевидно, живо представлялась его воображению и поглощала все его внимание. - Да, это так, положим, верно, - сказал он. - Я и жалею их. Только я хотел вам про эту Эмму рассказать. Так она что делала... - Я не интересуюсь этим, - сказал Нехлюдов, - и прямо скажу вам, что хотя я и сам был прежде другой, но теперь ненавижу такое отношение к женщинам. Офицер испуганно посмотрел на Нехлюдова. - А еще чайку не угодно? - сказал он. - Нет, благодарю. - Бернов! - крикнул офицер, - проводи их к Вакулову, скажи пропустить в отдельную камеру к политическим; могут там побыть до поверки. IX Провожаемый вестовым, Нехлюдов вышел опять на темный двор, тускло освещаемый красно горевшими фонарями. - Куда? - спросил встретившийся конвойный у того, который провожал Нехлюдова. - В отдельную, пятый номер. - Здесь не пройдешь, заперто, надо через то крыльцо. - А что ж заперто? - Старшой запер, а сам на село ушел. - Ну, так айдате здесь. Солдат повел Нехлюдова на другое крыльцо и подошел по доскам к другому входу. Еще со двора было слышно гуденье голосов и внутреннее движение, как в хорошем, готовящемся к ройке улье, но, когда Нехлюдов подошел ближе и отворилась дверь, гуденье это усилилось и перешло в звук перекрикивающихся, ругающихся, смеющихся голосов. Послышался переливчатый звук цепей, и пахнуло знакомым тяжелым запахом испражнений и дегтя. Оба эти впечатления - гул голосов с звоном цепей и этот ужасный запах - всегда сливались для Нехлюдова в одно мучительное чувство какой-то нравственной тошноты, переходящей в тошноту физическую. И оба впечатления смешивались и усиливали одно другое. Войдя теперь в сени полуэтапа, где стояла огромная вонючая кадка, так называемая "параха", первое, что увидал Нехлюдов, была женщина, сидевшая на краю кадки. Напротив нее - мужчина со сдвинутой набок на бритой голове блинообразной шапкой. |
