Изменить размер шрифта - +


X

     Миновав камеру холостых, унтер-офицер, провожавший Нехлюдова, сказал ему, что придет за ним перед поверкой, и вернулся назад. Едва унтер-

офицер отошел, как к Нехлюдову быстрыми босыми шагами, придерживая кандалы, совсем близко подошел, обдавая его тяжелым и кислым запахом пота,

арестант и таинственным шепотом проговорил:
     - Заступите, барин. Совсем скрутили малого. Пропили. Нынче уж на приемке Кармановым назвался. Заступитесь, а нам нельзя, убьют, - сказал

арестант, беспокойно оглядываясь, и тотчас же отошел от Нехлюдова.
     Дело было в том, что каторжный Карманов подговорил похожего на себя лицом малого, ссылаемого на поселение, смениться с ним так, чтобы

каторжный шел в ссылку, а малый в каторгу, на его место.
     Нехлюдов знал уже про это дело, так как тот же арестант неделю тому назад сообщил ему про этот обмен. Нехлюдов кивнул головой в знак того,

что он понял и сделает, что может, и, не оглядываясь, прошел дальше.
     Нехлюдов знал этого арестанта с Екатеринбурга, где он просил его ходатайства о том, чтобы разрешено было его жене следовать за ним, и был

удивлен его поступком. Это был среднего роста и самого обыкновенного крестьянского вида человек лет тридцати, ссылавшийся в каторгу за покушение

на грабеж и убийство. Звали его Макар Девкин. Преступление его было очень странное Преступление это, как он сам рассказывал Нехлюдову, было

делом не его, Макара, а его, нечистого. К отцу Макара, рассказывал он, заехал проезжий и нанял у него за два рубля подводу в село за сорок

верст. Отец велел Макару везти проезжего. Макар запряг лошадь, оделся и вместе с проезжим стал пить чай. Проезжий за чаем рассказал, что едет

жениться и везет с собою нажитые в Москве пятьсот рублей. Услыхав это, Макар вышел на двор и положил в сани под солому топор.
     - И сам я не знаю, зачем я топор взял, - рассказывал он. - "Возьми, говорит, топор", - я и взял. Сели, поехали. Едем, ничего. Я и забыл

было про топор. Только стали подъезжать к селу, - верст шесть осталось. С проселка на большак дорога в гору пошла. Слез я, иду за санями, а он

шепчет: "Ты что же думаешь? Въедешь в гору, по большаку народ, а там деревня. Увезет он деньги; делать, так теперь, - ждать нечего". Нагнулся я

к саням, будто поправляю солому, а топорище точно само в руки вскочило. Оглянулся он. "Чего ты?" - говорит. Взмахнул я топором, хотел долбануть,

а он, человек стремой, соскочил с саней, ухватил меня за руки. "Что ты, говорит, злодей, делаешь?..
     " Повалил меня на снег, и не стал я бороться, сам дался. Связал он мне руки кушаком, швырнул в сани. Повез прямо в стан. Посадили в замок.

Судили.
     Общество дало одобрение, что человек хороший и худого ничего не заметно.
     Хозяева, у кого жил, тоже одобрили. Да аблаката нанять не на что было, - говорил Макар, - и потому присудили к четырем годам.
     И вот теперь этот человек, желая спасти земляка, зная, что он этими словами рискует жизнью, все-таки передал Нехлюдову арестантскую тайну,

за что, - если бы только узнали, что он сделал это, - непременно бы задушили его.

XI

     Помещение политических состояло из двух маленьких камер, двери которых выходили в отгороженную часть коридора. Войдя в отгороженную часть

коридора, первое лицо, которое увидал Нехлюдов, был Симонсон с сосновым поленом в руке, сидевший в своей куртке на корточках перед дрожащей,

втягиваемой жаром заслонкой растопившейся печи.
Быстрый переход