|
Увидав Нехлюдова, он, не встав с корточек, глядя снизу вверх из-под своих нависших бровей, подал руку. - Я рад, что вы пришли, мне нужно вас видеть, - сказал он с значительным видом, прямо глядя в глаза Нехлюдову. - А что именно? - спросил Нехлюдов. - После. Теперь я занят. И Симонсон опять взялся за печку, которую он топил по своей особенной теории наименьшей потери тепловой энергии. Нехлюдов уже хотел пройти в первую дверь, когда из другой двери, согнувшись, с веником в руке, которым она подвигала к печке большую кучу сора и пыли, вышла Маслова. Она была в белой кофте, подтыканной юбке и чулках. Голова ее по самые брови была от пыли повязана белым платком. Увидав Нехлюдова, она разогнулась и, вся красная и оживленная, положила веник и, обтерев руки об юбку, прямо остановилась перед ним. - Приводите в порядок помещение? - сказал Нехлюдов, подавая руку. - Да, мое старинное занятие, - сказала она и улыбнулась. - А грязь такая, что подумать нельзя. Уж мы чистили, чистили. Что же, плед высох? - обратилась она к Симонсону. - Почти, - сказал Симонсон, глядя на нее каким-то особенным, поразившим Нехлюдова взглядом. - Ну, так я приду за ним и принесу шубы сушить. Наши все тут, - сказала она Нехлюдову, уходя в дальнюю и указывая на ближнюю дверь. Нехлюдов отворил дверь и вошел в небольшую камеру, слабо освещенную маленькой металлической лампочкой, низко стоявшей на нарах. В камере было холодно и пахло неосевшей пылью, сыростью и табаком. Жестяная лампа ярко освещала находящихся около нее, но нары были в тени, и по стенам ходили колеблющиеся тени. В небольшой камере были все, за исключением двух мужчин, заведовавших продовольствием и ушедших за кипятком и провизией. Тут была старая знакомая Нехлюдова, еще более похудевшая и пожелтевшая Вера Ефремовна с своими огромными испуганными глазами и налившейся жилой на лбу, в серой кофте и с короткими волосами. Она сидела перед газетной бумагой с рассыпанным на ней табаком и набивала его порывистыми движениями в папиросные гильзы. Тут же была и одна из самых для Нехлюдова приятных политических женщин - Эмилия Ранцева, заведовавшая внешним хозяйством и придававшая ему, при самых даже тяжелых условиях, женскую домовитость и привлекательность. Она сидела подле лампы и с засученными рукавами над загоревшими красивыми и ловкими руками перетирала и расставляла кружки и чашки на постланное на нарах полотенце. Ранцева была некрасивая молодая женщина с умным и кротким выражением лица, которое имело свойство вдруг, при улыбке, преображаться и делаться веселым, бодрым и обворожительным. Она теперь встретила такой улыбкой Нехлюдова. - А мы думали, что вы уже совсем в Россию уехали, - сказала она. Тут же была в тени, в дальнем углу, и Марья Павловна, что-то делавшая с маленькой белоголовой девчонкой, которая не переставая что-то лопотала своим милым детским голоском. - Как хорошо, что вы пришли. Видели Катю? - спросила она Нехлюдова. - А у нас вот какая гостья. - Она показала на девочку. Тут же был и Анатолий Крыльцов. Исхудалый и бледный, с поджатыми под себя ногами в валенках, он, сгорбившись и дрожа, сидел в дальнем углу нар и, засунув руки в рукава полушубка, лихорадочными глазами смотрел на Нехлюдова. Нехлюдов хотел подойти к нему, но направо от двери, разбирая что-то в мешке и разговаривая с хорошенькой улыбающейся Грабец, сидел курчавый рыжеватый человек в очках и гуттаперчевой куртке. |
