И Нехлюдов испытывал это.
Он не раз в продолжение этих трех месяцев спрашивал себя: "Я ли сумасшедший, что вижу то, чего другие не видят, или сумасшедшие те, которые
производят то, что я вижу?" Но люди (и их было так много) производили то, что его так удивляло и ужасало, с такой спокойной уверенностью в том,
что это не только так надо, но что то, что они делают, очень важное и полезное дело, - что трудно было признать всех этих людей сумасшедшими;
себя же сумасшедшим он не мог признать, потому что сознавал ясность своей мысли. И потому постоянно находился в недоумении.
То, что в продолжение этих трех месяцев видел Нехлюдов, представлялось ему в следующем виде: из всех живущих на воле людей посредством суда
и администрации отбирались самые нервные, горячие, возбудимые, даровитые и сильные и менее, чем другие, хитрые и осторожные люди, и люди эти,
никак не более виновные или опасные для общества, чем те, которые оставались на воле, во-первых, запирались в тюрьмы, этапы, каторги, где и
содержались месяцами и годами в полной праздности, материальной обеспеченности и в удалении от природы, семьи, труда, то есть вне всех условий
естественной и нравственной жизни человеческой. Это во-первых. Во-вторых, люди эти в этих заведениях подвергались всякого рода ненужным
унижениям - цепям, бритым головам, позорной одежде, то есть лишались главного двигателя доброй жизни слабых людей - заботы о мнении людском,
стыда, сознания человеческого достоинства.
В-третьих, подвергаясь постоянной опасности жизни, - не говоря уже об исключительных случаях солнечных ударов, утопленья, пожаров, - от
постоянных в местах заключения заразных болезней, изнурения, побоев, люди эти постоянно находились в том положении, при котором самый добрый,
нравственный человек из чувства самосохранения совершает и извиняет других в совершении самых ужасных по жестокости поступков. В-четвертых, люди
эти насильственно соединялись с исключительно развращенными жизнью (и в особенности этими же учреждениями) развратниками, убийцами и злодеями,
которые действовали, как закваска на тесто, на всех еще не вполне развращенных употребленными средствами людей. И в-пятых, наконец, всем людям,
подвергнутым этим воздействиям, внушалось самым убедительным способом, а именно посредством всякого рода бесчеловечных поступков над ними
самими, посредством истязания детей, женщин, стариков, битья, сечения розгами, плетьми, выдавания премии тем, кто представит живым или мертвым
убегавшего беглого, разлучения мужей с женами и соединения для сожительства чужих жен с чужими мужчинами, расстреляния, вешания, - внушалось
самым убедительным способом то, что всякого рода насилия, жестокости, зверства не только не запрещаются, но разрешаются правительством, когда
это для него выгодно, а потому тем более позволено тем, которые находятся в неволе, нужде и бедствиях.
Все это были как будто нарочно выдуманные учреждения для произведения сгущенного до последней степени такого разврата и порока, которого
нельзя было достигнуть ни при каких других условиях, с тем чтобы потом распространить в самых широких размерах эти сгущенные пороки и разврат
среди всего народа. "Точно как будто была задана задача, как наилучшим, наивернейшим способом развратить как можно больше людей", - думал
Нехлюдов, вникая в то, что делалось в острогах и этапах. Сотни тысяч людей ежегодно доводились до высшей степени развращения, и когда они были
вполне развращены, их выпускали на волю, для того чтобы они разносили усвоенное ими в тюрьмах развращение среди всего народа.
В тюрьмах - Тюменской, Екатеринбургской, Томской и на этапах Нехлюдов видел, как эта цель, которую, казалось, поставило себе общество,
успешно достигалась. |