Ахмос обхватил мое лицо и вытер слезу большим пальцем.

— У тебя был венок из цветов яблони в день, когда ты спряталась в дереве.

— Я… да, — испуганно ответила я.

— Ты знала, что тебя убьют так же легко, как дерево?

— Лучше смерть, чем позор.

— Он бы опозорил себя, а не тебя. Если бы я там был, я бы убил его.

— Но ты не любишь убивать.

— Да. Не люблю. Но любой человек, который навредил невинной милой девочке, какой ты была, не может ходить по земле или по другому месту.

Он нежно провел пальцами по лбу, убирая пряди волос, прилипшие к моим мокрым от слез щекам, и заправляя их за ухо. Мое выжатое сердце стукнуло, но слабо, как палка по изорванному барабану.

Феи могли умереть от разбитого сердца. И они могли полюбить лишь одного. Я не думал, что такое случится со мной. Как я смогу любить кого-то в преисподней? Дерево постаралось спасти меня, чтобы я погибла на этой одинокой планете? Нелюбимая и нежеланная.

Я хотела, чтобы Ахмос просто покончил с этим. Обрушил все, а не пытался втереть мед в нож, которым пронзит меня. Каждое прикосновение его пальцев было пыткой. Напоминанием, что я просто носила лицо девушки, которую он любил. Той, которая могла коснуться его в ответ и обнять. Что я могла ему предложить? Чего ждала?

Наконец, он заговорил:

— Эшли, — сказал он. — Верь или нет, я знаю не все. И вижу не все пути. Чаще всего, когда ты говоришь, я знаю, что это ты. Я знаю голос Лили. И Тии. Но порой вы смешаны. И ваши души тоже. Меня интересуют ваши пути, то, что определяет Лили, тебя или Тию. Я полюбил все это. Знаю, ты хочешь услышать не это. Не совсем это. Но я хочу, чтобы ты поняла кое-что еще. Я проследил пути всех вас. Я видел, как ты росла, какие выборы делала. И я больше всего наблюдал за тобой. Часами, нет, днями. Неделями, пока мы были разделены, пока я сторожил с Астеном загробный мир, я наблюдал за тобой. Я знаю, какой ты была смертной. Я знаю проказливую фею. И я знаю, какая ты теперь. И если ты спросишь меня, могу ли я любить худую девочку из Ирландии с вьющимися рыжими волосами, которая топает ногой, когда недовольна, и щурит зеленые глаза, если хочешь знать, могу ли я часами выводить узоры по веснушкам на ее плечах и целовать ее румяные щеки и сладкие губы, чарующие улыбками, то мой ответ — да.

Я тихо охнула.

— Ты уверен? Если один раз скажешь, я поймаю на слове.

— А почему я жертвовал необходимым сном ночь за ночью, чтобы слушать твои истории? Даже когда я сплю, я преследую тебя во снах, как щенок. Я хочу лежать на поляне клевера, чтобы моя голова была на твоих коленях, и твой голос ласкал мой слух. Ты была в моих мыслях, как только заговорила со мной.

Я прижала ладонь к его щеке.

— А ты в моих.

Его улыбка была быстрой и нежной. Он поцеловал меня с прикрытыми глазами, и это ощущалось иначе. Этот поцелуй был особым. Он был только моим.

— Ты на вкус как клубника, вереск и пыльца феи, — прошептал он, его щетина щекотала мою щеку. Ахмос шептал сладкие слова, щекотал нежную кожу за моими ушами, исцелял мое сердце, зашивая прорехи в нем. Вскоре оно стало целым, и любовь внутри него раздулась и пульсировала по венам.

Я обвила руками его шею, крепко сжала, ощущая, как тело наполняется счастьем, которое рассыпается искрами вокруг нас. Ахмос закрыл глаза и придерживал меня, пока я исследовала его щеки и челюсть губами, оставляя след легких, как крыло феи, поцелуев.

Прижав ладонь к моей голове, он притянул меня к своей груди и весело напевал, и эту мелодию я помнила с детства. Она напоминала о летней дреме среди полевых цветов, о ягодах, которые я ела с куста, о том, как я опускала босые ноги в ледяные ручьи.