Шорнинг бросил любопытный взгляд на последовавшего за ним ликтора, все это время караулившего и охранявшего его. Присутствия ликтора было достаточно, чтобы показать, что Ладислав под защитой Законодательного собрания и никто не имеет права арестовать его или подвергнуть преследованиям. Однако его ликтор был слишком молчаливым ангелом-хранителем. Он не сказал Ладиславу ни одного доброго слова, ни разу не обругал и не подбодрил его, и тому внезапно стало интересно, не скажет ли что-нибудь охранник теперь, когда его задание выполнено. Однако тот просто проследовал за Ладиславом к люку и остановился. Как только Шорнинг ступит на бофортскую землю, он больше не будет нуждаться в защите! Поэтому ликтор, по-прежнему не проронив ни слова, спокойно наблюдал за тем, как Ладислав, не оглядываясь, выбрался из люка.

Сырой и холодный бофортский воздух хлестнул Шорнинга по щекам, его кости хрустнули под тяжестью мощной гравитации. В последний раз Ладислав был дома пять лет назад и почти забыл, каково приходится на Бофорте людям его роста и веса. Он спустился вниз по трапу, двигаясь очень осторожно, пока его мышцы и рефлексы приспосабливались к силе тяжести, на тридцать процентов превышавшей искусственную гравитацию на борту «Козерога». Встречающие уже толпились у самого трапа. Ладислав увидел отца и брата, возвышавшихся над толпой на целую голову. Потом он ступил на родную землю, и сердце заныло от сладкой боли: он наконец-то дома!

Ладислав повернулся было к отцу, но замер на месте, увидев перед собой худощавую женщину в развевающемся на плечах красочном пледе предводительницы бофортского клана Мак-Таггартов. Преклонный возраст не погасил огня реявших по ветру рыжих волос леди Пенелопы Мак-Таггарт, и все же она казалась маленькой и хрупкой среди завываний неумолимого бофортского шторма. В ее позе ощущалась властность и достоинство. Ладислав остановился перед ней, внезапно почувствовав себя неуклюжим и несуразно громадным под гордым взором ее ярко-зеленых глаз, в которых сквозило безбрежное горе.

– Леди Пенелопа, – негромко начал он едва слышным сквозь свист ветра низким голосом.

– Лад! – тихо произнесла она.

– Я… – начал было Ладислав, но замолчал, почувствовав, как к горлу подступил знакомый комок. – Мне очень жаль, – с подавленным видом проговорил он. – Я был стать предупрежден, но не стал успеть. Она была уехать, до того как я стал обо всем узнать, но это я во всем виноват. Она стала заплатить за мой промах своей жизнью, за которую я буду заплатить своей.

Он склонил голову и почувствовал, как толпа замерла, ведь он только что признал, что повинен в смерти другого человека. В любом бофортском суде такое признание было равносильно смертному приговору. Хотя Ладислав и не стоял в зале суда, он все равно отдал свою участь в руки леди Пенелопы, которая могла теперь делать с ним все, что пожелает. Шорнинг почувствовал, что присутствовавшие содрогнулись от ужаса, но, с его точки зрения, даже самой суровой карой ему было не искупить своей вины.

– Я слышала твои слова, Ладислав Шорнинг! – прозвучал, перекрывая вой ветра, традиционный ответ леди Пенелопы, и Ладислав взглянул ей прямо в лицо, очень напоминавшее своими благородными чертами красоту Фионы. – Но говори мне, Ладислав Шорнинг! Разве оба убийцы не были пасть от ее руки? Разве не ты стал настоять, чтобы она стала быть вооружена? Разве не ты стал предупредить ее? Разве не ты был защищать ее десять долгих лет, пока она не стала убитой?

Ладислав с мрачным лицом выслушал это и кивнул.

– Тогда, Ладислав Шорнинг, не говори, что должен заплатить мне своей жизнью за ее жизнь! – Звонкий голос леди Пенелопы произвел эффект взорвавшейся гранаты в толпе, напряженно ожидавшей развязки.