Движения веника становятся все более резкими. Четче.

- Что должна делать мать? Пойти за ней? Нет. Нет, не после того, что было сказано. Она должна вызвать полицию? Нет, зачем им разбираться в её дерьме. Но должна ли она просто забыть, притвориться, что ребенок, которого она носила девять месяцев, просто никогда не было?

Она останавливается, отрывая глаза от пола. Она смотрит на меня.

- Нет. Она никогда не сможет сделать это. Ни одна мать не сможет сделать это.

В её словах я чувствую боль и мучения. Меня чуть не захлестывает чувство вины. Я пытаюсь прогнать его, но ничего не выходит. Не тогда, когда я знаю о ней и Поле.

Она выглядит...усталой. Измученной. Её макияж, чтобы выглядеть презентабельно и скрыть истинное состояние кожи, в два раза больше, чем раньше.

Какая-то часть меня начинает чувствовать жалость к ней. Я нарушаю обещание, которое я дала себе: никогда не чувствовать хоть какое-то подобие этой эмоции по отношению к Рене.

Она поворачивается ко мне спиной и продолжает говорить:

- Значит, ты блуждаешь здесь, как бродячая собака, и хочешь, чтобы я беспокоилась о тебе? Это в прошлом. Я волновалась в первую неделю, когда ты пропала. Первый месяц. Первый год. Ты знаешь, что значит чувствовать себя брошенным? Нет, - смеется она. - Конечно, нет. Тебя никогда не бросали. Я всегда была с тобой. Я всегда заботилась о тебе. Всегда. И как ты мне отплатила? Наговорила мерзких слов, а затем пропала без следа!

Она смотрит на меня, а потом пожимает плечами.

- Я перестала волноваться. Ты не более, чем незнакомка, которая случайно зашла в закусочную в паршивую ночь. И что? У нас тут таких много бывает. Бродяги. Путешественники автостопом. Разбойники. Я видела их. Имела с ними дело.

- Мам?

Она смотрит через плечо.

- Что?

- Я люблю тебя.

Она останавливается, пребывая в шоке. Медленно она поворачивается ко мне лицом и моргает, не веря своим глазам.

- Что ты сказала? - шепчет она.

- Я люблю тебя, мама, - повторяю я. Я встаю. - Я так и не сказала тебе это перед тем, как уйти. Я не хочу повторять эту ошибку дважды.

Я смотрю в пол.

- Вот поэтому я приехала.

Я иду к двери. Куда мне идти дальше? Я не знаю. Может быть сейчас самое время проглотить гордость и позвонить Джереми. Я могу отправиться туда, откуда пришла. По дороге был еще один придорожный мотель, если я остановлюсь там сегодня вечером, я могу заставить его выслать мне немного денег к утру...

Я нахожусь в нескольких шагах от двери, когда слышу всхлип:

- Лилли, подожди!

Я оборачиваюсь. Моя мама бежит ко мне. Обнимает меня за шею. Она крепко держит меня, чем когда-либо. Ее тело дрожит. Даже сквозь слои влажной одежды, я чувствую ее хрупкость.

Она начинает плакать. Я тоже нахожусь на грани. Эмоции смешиваются с теплом и состраданием, но все же испорчены постоянными источниками обиды и расстояния. Я отказываюсь плакать. Я не буду.

Но затем она отходит, берет в руки мое лицо и гладит щеки так, как она делала это в детстве. Мои стены рушатся. Я тоже начинаю плакать.

- Шшш, шшш. Всё хорошо. Всё хорошо, - воркует она. - Я просто...я поверить не могу, что это действительно ты. Ты здесь, Лилли. Ты не сон. Ты вернулась!

- Да, - говорю я. Вытираю глаза. - Я приехала, чтобы найти тебя. Чтобы исправить ошибку.

- Нет, - предупреждает она. - Не смей винить себя, Лилли Райдер. Ты здесь, и я...я просто не могу в это поверить.

Я моргаю, чтобы не разреветься еще больше. Я смотрю на маму.

- Я замочила твою форму, - говорю я.

Она смотрит на свою рубашку. Она кажется  удивлена тем, что находит. Она заглушает смех.

- Не беспокойся об этом, - говорит она мне. - Пойдем, нужно вытащить тебя из мокрой одежды. Ты совсем замерзла. Как ледышка! Я сейчас принесу тебе горячий шоколад и супа.