|
Опустился на колени и зачерпнул воду ладонями. Вода была чистой, холодной и хорошо освежала. У него возникло такое ощущение, будто его желудок совершенно пуст. И сразу же, как только он утолил жажду, Бартон почувствовал голод. – Воды Реки Жизни, – сказал Бартон. – Стикса? Леты? Хотя нет, не Леты. Я еще помню кое что из своего земного существования. – А я хотел бы позабыть кое что! – почти выкрикнул Фригейт. Алиса Харгривс посмотрела на своего соотечественника – Бартона, потом на янки – Фригейта, пожала плечами и опустилась на колени у воды. Оперевшись на руку, другой она черпала воду из реки. «У нее действительно прекрасная фигура, – отметил про себя Бартон. – Интересно, будет ли она блондинкой, когда ее волосы отрастут, если вообще отрастут. Вероятно, у Тех, кто поместил нас сюда, кто бы они не были, были причины, известные только им самим, чтобы сделать нас навечно лысыми». Они взобрались на верхушку ближайшего к ним грибообразного сооружения. Оно было из неполированного гранита, испещренного крупными красными вкраплениями. На его плоской поверхности было около семисот выемок, образующих что то около пятидесяти концентрических окружностей. В центральном углублении находился металлический цилиндр. Его внимательно изучал темнокожий человек с большим носом и скошенным подбородком. Когда они приблизились к нему, он поднял голову и улыбнулся. – Цилиндр не открывается, – сказал он на немецком. – Может быть, откроется позже. Я уверен, что он помещен сюда для примера. Мы должны поступить так же со своими контейнерами. Он представился Львом Руахом и, как только Бартон, Фригейт и Харгривс назвали свои имена, тут же переключился на английский с сильным акцентом. – Я был атеистом, – произнес он, обращаясь скорее к самому себе, чем к остальным. – Теперь же – не знаю! Происшедшее такое же страшное потрясение для атеиста, как и для фанатично верующих, рисовавших загробную жизнь совершенно иначе. Что ж, значит я не прав, и далеко не в первый раз! Он довольно засмеялся и обратился к Монату. – А я сразу же узнал вас. Вам очень повезло, что вы воскрешены среди людей, умерших, в основном, в девятнадцатом веке. Иначе бы вас сразу линчевали. – За что же? – удивился Бартон. – Он умертвил все человечество, – ответил Фригейт. – По крайней мере, я думаю, что это сделал он. – Сканирующее устройство, – печально кивнул таукитянин, – было настроено только на вид «гомо сапиенс», так что весь остальной животный мир Земли остался в неприкосновенности. Кроме того, это устройство не могло истребить все человечество. По достижении заданного времени оно прекратило свое действие. К несчастью, это время довольно велико. Поверьте мне, друзья мои. Я не хотел совершать этого. Вы не представляете себе, скольких мучений стоило мне принятие решения о нажатии кнопки. Но я вынужден был защищаться и защищать свой народ. Земляне вынудили меня пойти на это преступление. – Все началось с того, что Монат отвечал на вопросы во время телевизионной передачи, – пояснил Фригейт, видя недоумение Бартона. – Монат, к своему несчастью, неосторожно проговорился, что их ученые располагают знаниями и возможностями предотвращать у людей старение. Теоретически, пользуясь техникой планеты Тау Кита, человек мог бы жить вечно. Но этим знанием не пользовались – оно было под строгим запретом. Интервьюер спросил, можно ли эту технику применить к обитателям Земли. Монат ответил, что нет причин, по которым нельзя было бы это сделать. Но его народу в вечной молодости отказано из самых благих побуждений, и в равной мере это должно относиться и к землянам. К тому времени как правительственный цензор осознал, что произошло, и отключил передачу, было уже слишком поздно. – Позже, – подхватил объяснение Лев Руах, – американское правительство сообщило, что Монат неверно понял вопрос. |
