Пошла кровь. Рана-то была ерундовая, но на лбу.
Я потоптался перед дверью Марка, на плетеном коврике в форме звезды. Затем, подумав, что не следовало бы подавать ему дурной пример, поднялся прямо к себе. Надо было привести себя в божеский вид, выпить чашечку кофе, прополоскать рот, расслабиться.
Лунный блик лежал на паркете в гостиной, где теперь не было никакой мебели, никакого ковра. У меня остались занавески на окнах, телевизор и этажерка с книгами, которые Крис не сочла достойными своей новой библиотеки. На какое-то мгновение я ощутил, как на плечи мне навалилась усталость. Рыхлый груз, порожденный пустотой в комнате. Я подумал, не найдется ли у Марка какого-нибудь растения в горшке или гирлянды лампочек, но о женщине я не помышлял.
Я стоял голый по пояс в ванной, с еще влажными после душа волосами, прилаживал на лоб кусочек смешного пластыря, напоминавшего раскраской шкуру зебры (Крис всегда покупала пластырь с самым невероятным рисунком), как вдруг у меня за спиной возникла молодая женщина.
Она была очень бледна. Девицы, бывавшие у Марка, всегда выглядели так, будто вот-вот хлопнутся в обморок.
Ее губы раскрылись, раздался тихий шепот:
– Можно мне…
Мотнув головой, она указала на унитаз в туалете. Я кивнул.
Она уселась на стульчак, скрестив руки на груди и почти уткнув голову в колени, и тут же принялась писать и одновременно отматывать метра три от рулона гигиенической туалетной бумаги, отделанной мольтоном, которая впитывает втрое больше влаги, чем три лучших гофрированных. Девица оказалась не из болтливых, и я предоставил ее самой себе.
Она догнала меня, когда я был уже на лестничной площадке перед дверью Марка. Огромными потухшими глазами оглядела меня с ног до головы с таким видом, будто умирает от смертельной скуки.
– Ты всегда так торопишься? – спросила она меня бесцветным голосом, протискиваясь вперед и прижимаясь своими крохотными сиськами к моей груди. Эта похотливая, бесстрастная и унылая особа должна была войти первой.
Марк был в обществе своей патронессы Евы Моравини. Она подняла голову, и я заметил, что вокруг ноздрей у нее еще оставались следы порошка. Она тотчас же ласково улыбнулась мне.
– Добрый вечер, дорогой.
– Добрый вечер, Ева. Все в порядке?
Она собрала с низенького журнального столика рассыпанные на нем наброски и протянула их мне, кивком головы приглашая присесть рядом.
– Как тебе работа твоего брата? Что скажешь?
Я ничего не понимал в готовом платье. И одобрительно закивал:
– Великолепно!
Марк тоже поднял голову и протянул мне соломинку:
– Ну, как твоя холостяцкая жизнь? Ты видел Паулу?
Паула готовила нам на кухне напитки. Мне показалось, что она выдавливала сок из апельсинов в кастрюльку прямо руками. Но что-то во мне отказывалось верить собственным глазам. Я склонился над низким столиком. Напитки… Ну да, она сказала: «Я готовлю напитки». Да, она готовила напитки… слушая Эминема…
– Да, я видел Паулу.
– Ну и как она тебе?
– Послушай, я тебя ни о чем не просил. Во что это я такое ввязываюсь, а?
– Но ты видел, какая это классная девица! Ты что, шутишь?
Я втянул носом свою порцию порошка, вторую рядом, и пылинки вокруг, потом еще одну дозу, сам не зная зачем. Понятия не имел. Я, пожалуй, не смог бы сказать, хорошо мне или плохо, тем более что у меня не было никаких причин испытывать столь противоположные ощущения, когда Ева ласково гладила меня по затылку, Марк старался для моего счастья, а Паула готовила напитки. Повлияла ли на меня книга Джека Керуака (я как раз читал «На дороге»)? Или отъезд Крис? А может быть, колено? Или загрязнение окружающей среды? Или «напитки»?
– Ну да, девица действительно классная, – сказал я. |