|
Сначала громыхнуло, затряслась земля, и по склонам, будто спятившие тараканы, посыпались камни. Затем раздался рев, подобный гласу Божьему, и поток воздуха, не давая вздохнуть, сорвал с голов и запустил высоко в небо соломенные сомбреро. Ошалевшие партизаны приподнялись, но порыв ветра, вгоняя воздух в пустые легкие, опять швырнул их навзничь. Громадное облако пыли и дыма вздымалось там, где был мост, и надвигалось, будто песчаная буря. Все трое вздернули подолы рубах, прикрывая рот и нос, и невесть откуда взявшийся яростный град осколков и обломков прижал их к земле. Булыжники, камни, куски стали и бетона, вода и грязь рушились с удивительной быстротой и в неимоверном количестве; когда все закончилось, партизаны, в синяках и ссадинах, начисто попутавшие, на подкашивающихся ногах поднялись из обломков полузахоронения, чтобы оценить обстановку.
– Ни хрена себе… – прохрипел Гонзаго. – Матерь божья… – закашлялся Рафаэль. – Вот сука… – сплюнул Томас. Их взорам предстала разруха после небольшого, но сумасбродного светопреставления: кустарник выворочен с корнем, листья ободраны, повсюду обломки моста. Разевая рот, среди камней обреченно билась рыбина. Гонзаго стукнул ее головой о камень и сунул в котомку. – На потом, – сказал он. – У вас обоих кровь из носа, – заметил Томас. – У тебя тоже, – ответил Рафаэль и, вглядевшись в оседающее облако пыли, воскликнул: – Господи! Вы только посмотрите! От центрального пролета моста ничего не осталось. Из растерзанного перекрытия торчали стальные прутья; погнутые, искореженные стойки завалились набок. В реке неподалеку лежал армейский грузовик – его, очевидно, отбросило взрывом. От грузовика доносился жалобный непрерывный вой – солдат, пошатываясь, выбирался из воды, неся свою оторванную руку. В ужасе, почти в панике, партизаны увидели, что вокруг моста кишмя кишат солдаты. В полнейшем замешательстве и смятении они отчетливо видели жирную фигуру полковника Фигераса и слышали, как он отдает приказ цепью прочесать местность. Партизаны уже готовы были задать стрекача, и тут на мост вылетел джип, в последний момент затормозивший. Из машины вышел рослый темноволосый европеец и, остановившись на краю бездны, с изумлением оглядел царивший вокруг хаос. – Это дон Хью! – воскликнул Рафаэль. – Он, наверное, деньги привез! – Толку-то. Попробуй, получи, – ответил Томас. – Тогда уходим, – сказал Рафаэль. – Погодите, дайте хоть одного гада уложу! – взмолился Гонзаго. – Сначала винтовку отыщи в этом бардаке, – ответил Рафаэль. – Не дури. Пошли отсюда, пока сволочи нас не застукали. Куда еще эта ослица подевалась! Состояние партизан оставляло желать лучшего: потрясенные и оглушенные взрывом, они плохо соображали, куда идти, но страх, что солдаты поймают, подстегивал и заставлял быстрее передвигать непослушные ноги. Когда через шесть часов троица ввалилась в лагерь, на нее было жалко смотреть: при взрыве их засыпало мокрой пылью и расцветило всеми оттенками серого, одежда изодрана в клочья, все хромают. Только белки глаз посверкивали на разрисованных грязью и запекшейся кровью лицах. Из-за огромного кровоподтека у Томаса странно перекосился лоб. Доплетясь до середины поляны, партизаны плашмя рухнули на землю. Когда Ремедиос вышла расспросить бойцов, они, сраженные пережитым потрясением и усталостью, уже крепко спали, неловко разбросав руки-ноги. Лагерь заволновался, всем хотелось немедленно узнать, что приключилось с товарищами, но Ремедиос приказала унести их в лазарет и почистить. Федерико с Франко натаскали воды из ручья, и бойцов раздели, вымыли и переодели в чистое – те не проснулись, даже не замычали во сне. |
