|
. Спасаясь от нарастающего головокружения, Циля хватанула до дна стаканчик обжигающей подкрашенной влаги. Нечто бравурное, сродни какому-то нарастающему детскому маршу, охватывало ее. Он жив! Мой мальчик жив! -- Зоотехник Львов, вы какой-то необыкновенный, вы какой-то просто сказочный, если не сочиняете, посланец! -- млела под мужской рукой Румянцева. Гость уже влек ее за штору, где высилось пухлявое безбрачное ложе. Шторка задернулась, кровать пошла на разнос. "Вот такие пироги, -- приговаривал с надсадом зоотехник Львов. -- Вот такие пироги!" Надя Румянцева заливалась по-соловьиному. "Цилька, не уходи!" -- крикнула между руладами. Циля и не думала уходить. Не обращая ни малейшего внимания на зашторную раскачку, ходила взад-вперед по полуподвалу, папироса в зубах, папироса на отлете, дым изо рта, как из полыхающей домны. За окном иногда в свете фонаря прошлепывали разбитые сандалии с окаменевшим набором пальцев. "Значит, ты жив! -- думала Циля. -- Значит, я была права, а не те, серебряноборские! Значит, мы с тобой еще увидимся, значит, снова схватимся по Эрфуртской программе, снова вместе разнесем в клочки релятивизм Шпенглера!" "Все выше, и выше, и выше!" -- запели за шторкой на два голоса. Выше было уже некуда. Триумф аэронавтики! Что такое? С масляной мордочкой, будто собственная несуществующая дочка, из-за шторки выскочила Надька Румянцева. Влезает в какие-то красные -- что-то раньше таких не наблюдалось -- трусики. -- Цилька, теперь ты! Иди-иди, дуреха, это не измена! Это же друг приехал к нам, большой друг! -- Нет уж, увольте! Вы что, товарищи?! Товарищи, товарищи! -- Циля упиралась, но маленькая рука большого друга, высунувшись из-за шторки с лютиками, уже ухватила ее за подол. -- Эх, Цилечка, да разве же ты не понимаешь? Войне конец, и тюрьме конец. Угомонившись, все трое прогуливались по ночной Кропоткинской, до Дворца Советов и обратно. -- Вот здесь, между прочим, жила Айседора Дункан, -- на правах москвички показала Циля зоотехнику Львову. -- Слышали о такой деятельнице революционной эстетики? -- Только в связи с Сергеем Есениным, -- сказал колымчанин и неожиданно для дам процитировал: "Пускай ты выпита другим, но мне остались, мне остались твоих волос стеклянный дым и глаз осенняя усталость". У всех троих были смоченные и приглаженные волосы. Впервые за долгие годы вокруг них образовался озоновый слой свежести и надежды. -- А вот скажите, Львов, -- по-светски неся папиросу в чуть откинутой вбок руке, спросила Надежда Румянцева, -- вот вам не страшно передавать приветы женам врагов народа? -- Страшно, -- сказал зоотехник Львов. |
