Несмотря на клятвы начальника, его легкая пехота оказалась бессильною сбить врага с холма, и Минуций выслал на подмогу конницу. Но тут уже и Ганнибал отправил своим подкрепление, и, увидев это, Минуций начал строить к бою тяжелую пехоту. Так мало-помалу все войско, находившееся под командою начальника конницы, было втянуто в сражение.

Конная атака римлян тоже не удалась, зато легионы бились неутомимо и неустрашимо, как вдруг за спиною и с обоих боков, точно из-под земли, выросли те пять тысяч, что прятались в засаде, и римляне лишились разом не только всей своей отваги, но даже малейшей надежды на спасение. И действительно, ни один из них не ушел бы от гибели, если 6 не Фабий Максим.

Из своего лагеря диктатор видел, что происходит на поле у холма, и слышал крики ужаса и отчаяния.

– Вот как скоро, – промолвил он, – скорее даже, чем я ожидал, наказывает судьба разнузданную самоуверенность. Но сейчас не время гневаться и браниться – выносите знамена, и покажем неприятелю, что слишком рано радуется он победе.

И вот в самый разгар бегства и резни появляется Фабий и одним своим появлением, еще не вступив в бой, все изменяет к лучшему. Беглецы останавливаются; одни примыкают к легионам Фабия, другие снова сплачивают собственные ряды и снова повертываются лицом к врагу. А враг изумлен, растерян, его рука разит уже не с тою твердостью и ожесточением, что раньше. Оба римских войска соединились и, вероятно, потеснили бы пунийцев, но Ганнибал сам прекратил битву, приказав отступать и заметив при этом:

– Мы победили Минуция а Фабий победил нас. – И прибавил: – Облако, которое все время окутывало высоты, разразилось наконец грозою и ливнем.

Возвратившись в свой лагерь, Минуций созвал воинов и сказал им так:

– Не раз случалось мне слышать, что выше всех стоит мудрый советник, на втором месте – тот, кто прилежно исполняет умные советы, а на самом последнем – кто и сам ничего не соображает и другому повиноваться не хочет. Сегодня я убедился, что на первое место никакого права не имею, – будем же крепко держаться хотя бы за второе! Соединимся снова с Фабием, и, если нынешний день не принес нам ни победы, ни славы, пусть никто не упрекнет нас хотя бы в неблагодарности.

Собравшись и свернув палатки, они стройно двинулись к лагерю диктатора Квинта Фабия Максима, составили знамена на главной площади лагеря, и Минуций, взойдя на возвышение, сказал:

– Фабий Максим, отец мой! Родители подарили мне жизнь, ты подарил мне ее еще раз, и не только мне, но и всем этим воинам. Я назвал тебя отцом, потому что нет у людей слова ласковее и дороже, но мое чувство к тебе горячее любви к родному отцу. Я отклоняю и отвергаю решение римского народа, уравнявшее нас в правах: оно не по силам мне, это равноправие. Прими же снова и меня, и этих воинов под свою власть и начальство.

Радостно завершился этот день, который едва было не стал траурным и роковым. О случившемся быстро узнали и в Риме – из донесений полководцев и писем солдат, – и неприязнь к Фабию мигом превратилась в пламенный перед ним восторг. Даже враги, карфагеняне, восхищались римским диктатором. В нем впервые увидели они одного из тех великих и неодолимых римлян, о которых знали по рассказам своих отцов.

Полгода оставался Фабий во главе римского войска и государства, а затем снова передал власть и начальствование консулам (место убитого в Тразименском бою Фламиния занял Марк Атилий Регул).