|
Они спустились к воде. Деревянные ступени, уже несколько месяцев непрерывно омываемые водой, были гладкими и очень скользкими. Ухватившись за деревянные перила, чтобы не упасть, Мигель почувствовал, как дрожь пробежала от босых ступней до затылка. Он подумал, что в какой-то степени туман и холод работают на него, успех зависит теперь не от мастерства, а прежде всего от выдержки, вон у Рубена кожа тоже покраснела и покрылась бесчисленными мельчайшими пупырышками. Стройное тело Рубена наклонилось и замерло: он ожидал, когда откатит одна волна и подойдет следующая, и она шла плавно, не спеша, выбрасывая впереди себя стаю пенных брызг. Когда гребень волны был метрах в двух от лестницы, Рубен прыгнул волосы взметнулись, руки вытянуты, точно копья; не опуская головы, не сгибая ног, тело его разрезало воздух и сразу вошло в воду, на мгновение погрузилось, а потом, использовав накат, скользнуло вперед; его руки мелькали над кипящей водой и уходили вниз, ноги чертили быстрый четкий след. Мигель в свою очередь спустился еще на ступеньку и подождал волну. Он знал, что здесь неглубоко и надо прыгать почти горизонтально, напрягшись, не шевеля ни одним мускулом, иначе расшибешься о камни. Он закрыл глаза, прыгнул — дна, правда, не достал, но тело его, ото лба до коленей, плашмя ударилось о воду; он ощутил жгучую боль, однако изо всех сил взмахивал руками, стараясь вернуть телу тепло, разом отнятое водой. Он находился в той странной прибрежной части бухты Мирафлореса, где встречаются прилив и отлив, возникают водовороты и встречные течения, а последнее лето как будто так давно миновало, что Мигель уже забыл, как справляться с прибоем, забыл, что надо расслаблять тело и покорно отдаваться течениям, а работать руками следует лишь тогда, когда преодолеваешь волну и лежишь на гребне, этом жидком утюге, покрытом пеной и проходящим над течениями. Ему не пришло в голову, что надо выносить терпеливо и даже с неким злорадством первую встречу с бешеным прибрежным морем, которое тянет вглубь за ноги и за руки, которое заливает рот и глаза; что не надо сопротивляться, лучше подражать пробке; нужно набирать воздух всякий раз, когда волна приближается, и нырять — неглубоко, если она рассыпалась вдали и теперь идет беззлобно, или до самого дна, если она обрушится поблизости, — а затем уцепиться за какой-нибудь камень и внимательно слушать ее глухой грохот, чтобы затем сразу вынырнуть и продолжать плыть вперед, притворяясь беспечным, ритмично взмахивая руками до встречи с новым препятствием, а тогда снова расслабиться, не бороться с водоворотами, вращаясь в медленной спирали, и, выбрав подходящий момент, одним взмахом руки вырваться из нее. Как-то внезапно открылась спокойная поверхность, колеблемая безобидными перекатами; вода здесь прозрачна, лишь кое-где мутно темнеют подводные камни.
Преодолев зону волнения, Мигель в изнеможении остановился и глотнул воздух. Недалеко он увидел Рубена, который смотрел на него. Волосы его челкой прилипли ко лбу, зубы стиснуты. — Ну, начали? — Начали. Через несколько минут Мигель почувствовал, как холод, ненадолго пропавший, снова овладевает им, и он забил ногами — как раз на ноги, особенно на икры, вода действует сильнее всего, сначала лишая их чувствительности, а затем сковывая. Он плыл, держа лицо в воде, и с каждым взмахом правой руки поворачивал голову, чтобы выдохнуть запас воздуха и вдохнуть новый, и потом снова погружал лоб и подбородок в воду, слегка, чтобы не тормозить свое продвижение, а, наоборот, рассекать волны, словно нос корабля, и облегчить скольжение. С каждым взмахом он одним глазом видел Рубена, который плыл ровно, без напряжения, теперь не поднимая пены, с легкостью и изяществом парящей чайки. Мигель старался не думать о Рубене, о море, о волнорезе (который, наверное, был еще далеко, поскольку вода здесь чистая, спокойная, тихо вздымавшаяся от рождавшихся волн); он хотел видеть перед собой только лицо Флоры, пушок на ее руках, который в солнечные дни искрился, будто крохотный лес золотых нитей. |
