На углу авениды Пардо они свернули. Наподобие марширующего взвода, они шагали под фикусами, могучие корни которых местами вздымали плиты тротуара, а местами, словно когти, прорывались на поверхность. Спускаясь по авениде Диагональ, они встретили двух девушек. Рубен церемонно поклонился.

— Привет, Рубен, — пропели те дуэтом.

Тобиас передразнил их, пропищав:

— Привет, Рубен, великий, несравненный.

Авенида Диагональ упирается в неглубокий овраг, который рассекает улицу на две части: отсюда в одну сторону простерся Малекон — набережная, асфальтированная и роскошная; в другую — уходит дорога, огибающая холм и полого спускающаяся к морю. Дорогу так и называли — Спуск на пляж; ровная мостовая до блеска отполирована шинами автомобилей и ногами купальщиков, лето за летом проходящих здесь.

— А ну, разогреемся, чемпионы! — крикнул Папуас, пускаясь бегом.

Остальные помчались за ним. Они бежали против ветра с моря, несшего с собой туманную дымку, целиком отдавшись волнующей радости бега; воздух врывался в уши, в рот и в нос, проникал в легкие, очищая их, и по всему телу разливалась свежесть, а склон становился все круче, и ноги повиновались лишь одной неведомой силе, как бы исходившей из глубин земных. На языке уже ощущалась соль. Размахивая руками, грифы во всю прыть сбежали по спуску и вылетели на полукруглую платформу, идущую по крыше здания с кабинами. Метрах в пятидесяти от берега море утопало в густой завесе тумана, казалось, готового поглотить крутой склон и высокие темные скалы, окружающие залив.

— Давайте вернемся, — предложил Франсиско. — Что-то холодно.

По краю платформы тянется ограда, кое-где в пятнах мха. В одном месте она прерывается, и здесь начинается лестница, почти вертикально спускающаяся на пляж. Стоя у лестницы, грифы смотрели вниз на узенькую полоску чистой воды, выделявшуюся за мутной, бурливой поверхностью, где пена прибоя смешивалась с туманом.

— Я уйду, если этот тип сдастся, — сказал Рубен.

— Кто сдастся? — отозвался Мигель. — С чего ты взял?

Рубен чуть не слетел с лестницы, прыгая через три ступени, на бегу расстегивая рубашку.

— Рубен! — закричал Зубрила. — Рехнулся? Вернись!

Но Мигель и другие уже спускались к морю, и Зубрила последовал за ними.

От террасы длинного узкого здания с кабинами, прижавшегося к холму, до косой линии моря лежала наклонная полоса серых и бурых каменных плит, где летом люди обычно загорали. Маленький пляж кишел с утра до вечерних сумерек. Теперь эту полосу залило водой, и не было вокруг ни разноцветных зонтиков, ни гибких загорелых девушек, не раздавались пронзительные голоса детей и женщин, когда волна успевала догнать их, прежде чем откатиться назад, с грохотом волоча за собой камни и гальку; сейчас не оставалось ни кусочка пляжа — вода доходила даже до мрачных колонн, поддерживающих здание, а в момент отлива едва приоткрывались деревянные ступени и незаметные опоры, разукрашенные известковыми наростами и водорослями.

— Волнореза не видно, — сказал Рубен. — Как быть?

Они стояли в левой галерее, в женском секторе; лица у них были серьезные, деловые.

— Подождите до завтра, — предложил Зубрила. — К полудню прояснится. Тогда мы сможем судить.

— Ну нет, раз уж мы пришли, пусть плывут сейчас, — сказал Папуас. Сами себя будут судить.

— Я согласен, — сказал Рубен и повернулся к Мигелю: — А ты?

— Я тоже.

Когда они разделись, Тобиас пошутил насчет голубых вен, просвечивающих на животе Мигеля. Они спустились к воде. Деревянные ступени, уже несколько месяцев непрерывно омываемые водой, были гладкими и очень скользкими.