— И я также, потому что он безгранично вам предан.

— О да! Он всегда любил нас, ведь это он уведомил вас о постигшем нас несчастии, не правда ли?

— Да, дитя мое, это он.

— А я сомневалась в этом! — воскликнула вдруг она. — О, отец мой! Я думаю, что с этой минуты я становлюсь счастливой.

— Я употреблю все усилия, чтобы вы не ошиблись, дитя мое. А теперь, милая Розарио, когда мы оба сделались немного хладнокровнее, поговорим о вещах более серьезных.

— Говорите, мой добрый отец, мой дорогой Валентин, я вас слушаю, как самая покорная дочь. Если мой другой отец и моя добрая мать видят нас с неба и следят за своей дочерью, то они должно быть очень счастливы тем, что видят нас наконец вместе; они знают, что я ограждена теперь от всевозможных бедствий.

— Да, дитя мое, они очень счастливы, потому что от них ничто не скрыто; они все читают в сердцах наших. Но ваше место, дорогое дитя мое, не здесь, среди этих солдат, где угрожают вам всевозможные опасности.

— Это правда.

— Согласны ли вы оставить этот лагерь и последовать за мною?

— Если вы находите это нужным, то я сейчас же готова ехать с вами.

— Но я хотел бы знать ваше желание.

— О, это мое единственное желание! Я приняла покровительство этого честного и учтивого человека, но теперь, когда вы за мною приехали, когда вы здесь, я должна и я хочу отправиться вместе с вами — разве вы не принадлежите к нашему семейству?

— К несчастью, нет, бедное дитя.

— Но вы позволите мне, не правда ли, взять с собою эту молодую девушку, моего друга, которая мне очень преданна?

— О, я не оставлю вас, госпожа! — воскликнула Гарриэта Дюмбар, целуя ее руки, — разве я не поклялась вечно оставаться с вами?

— Не беспокойтесь, mademoisell, — сказал Валентин с улыбкой, — друзья моей дочери — мои друзья; вы и Пелон будете сопровождать донну Розарио.

— Слава Богу! — воскликнула Гарриэта Дюмбар, радостно всплеснув руками. — Я знала, что ваш названый отец согласится оставить меня при вас.

— Успокойся же, милая моя, — сказала донна Розарио, обнимая молодую девушку.

— Дорогое дитя мое, — сказал Валентин, — приготовьтесь же к отъезду, между тем как я отправлюсь поблагодарить капитана Грифитса за оказанную вам услугу.

— Мне кажется, что я, со своей стороны, могу поблагодарить его и после, перед отъездом, не правда ли? Это будет и удобно и прилично для меня.

— Конечно, вы должны это сделать, но поспешите, дитя мое.

— Хорошо! Но разве вы уйдете, не обняв меня?

— О, извините, извините, дитя мое! — воскликнул Валентин, заключая ее в свои объятия.

Он вышел.

— Как она похожа на свою мать, — прошептал Искатель следов. — То, что она называет меня отцом, какою-то болью отзывается в моем сердце.

Он подошел к Пелону, который, вычистив лошадей, на которых они приехали, хлопотал о том, чтобы накормить их.

Валентин спросил его, где квартира капитана.

— Не знаю, где он теперь, — отвечал Пелон, — но вот идет лейтенант Маркотет, он проводит вас.

— Благодарю, — сказал Валентин.

И он подошел к лейтенанту, который с сигарой во рту обходил лагерь.

Увидев Искателя следов, Маркотет пошел к нему навстречу и почтительно раскланялся.

— Чем могу служить вам, милостивый государь? — спросил он.

— Я желал бы, милостивый государь, видеть капитана Грифитса, — отвечал Валентин, в свою очередь раскланиваясь, — но не знаю, где могу найти его.