– А телефон без провода в спальню, да?

К его талии было прикреплено какое‑то приспособление с большим телефонным диском. Чарли кивнула и закашлялась. Телефонист посмотрел на кухонную плиту:

– Ей нужно много воздуха. Оставляйте дверцу открытой, пока не разгорится огонь. У моей мамы такая же.

– Держать открытой? Спасибо, попробую. Я сейчас приготовлю чай, или, может, вы предпочитаете кофе?

– Чай, только послабее и без сахара, мадам.

Чарли открыла дверцу духовки и отошла подальше от потянувшейся изнутри струйки дыма. Потом взяла чайник и подставила под кран. Ржавая бурая вода выплеснулась в грязную раковину, часть брызг полетела на тенниску Чарли. Кран зашипел, издал короткий всасывающий шумок и умолк.

Черт возьми! Только теперь она сообразила, что приходивший водопроводчик как раз и спрашивал ее насчет запорного крана. Чарли отмахнулась от дыма. Из‑за него и лившегося сквозь окна солнца в кухне стояла изнуряющая жара. Надо повесить сюда жалюзи, и Чарли мысленно добавила к списку пункт 148‑й.

На полу вокруг открытого ящика с пометкой «кухня» валялись скомканные газеты; на столе росла груда посуды. В плите потрескивал огонь. Чарли всмотрелась в стеклянный шар с золотой рыбкой.

– Как дела, Гораций? – грустно спросила она.

Пришлепал Бен и тоскливо уставился на нее.

– Хочешь погулять, малыш? – Она погладила его мягкую кремовую шерсть, и пес лизнул ей руку. – Ты сегодня утром здорово налаялся, да? Строители, электрик, телефонист и водопроводчик.

Она наполнила чайник из мельничного лотка, выглядевшего достаточно чистым, и дважды прокипятила воду. Дым из плиты убывал, а огонь, казалось, набирал силу. Пока настаивался чай, Чарли восхищалась цветами, присланными Лаурой, тремя открытками от разных друзей и сообщением на телефонном автоответчике от Майкла Ома, одного из партнеров Тома, вернувшегося сегодня утром.

Не было никаких вестей от овдовевшего отца Тома, лондонского таксиста, которому отчаянно хотелось, чтобы единственный сын добился в чем‑нибудь успеха, получил профессию, словом, не походил на него самого. Правда, когда Том добивался успеха, отец обижался, как обижался по поводу всего, чего не понимал. Всю свою жизнь он прожил в Хэкни, в домике, стоявшем за две улицы от того места, где он родился. Когда Том сообщил, что они с Чарли переезжают за город, отец решил, что сын и невестка рехнулись.

Бен бежал впереди по подъездной дорожке. Из грузовика с длинным кузовом строители выгружали материалы. Сбоку от дома стояла алюминиевая лестница. По гравию в тень между домом и амбаром вприпрыжку бежала белка. Чарли слышала мычание коров, гудение трактора, непрерывный рев воды и неистовый стук молотков на втором этаже.

В конце подъездной дорожки Чарли почувствовала прохладную водяную пыль. Запруда вспенивала воду, но пруд был ровным, как натянутая кожа барабана. Около берега резвились в воде дикие утки, и где‑то поблизости долбил дерево дятел.

Чарли пересекла железный пешеходный мостик, с опаской глядя вниз, на круглую кирпичную запруду‑перемычку, напоминавшую шахту в рудниках. Остатки изгороди среди кустов ежевики на другой стороне моста следовало починить, иначе кто‑то может споткнуться и полететь вниз. Сойдя с мостика, она подождала, пока благополучно перебежит и Бен.

Сухая, утоптанная тропа изгибалась вверх и влево, пробираясь через лесок повыше пруда. Подлесок становился гуще, деревья стройнее – в основном граб. Многие деревья, вырванные с корнем, – наверное, в зимние бури или ураганом 1987 года, – лежали там, где упали, привалившись к другим деревьям или скрывшись под побегами ежевики и зарослями подлеска.

Следы кошмара, мучившего ее ночью, еще оставались в сознании: какая‑то лошадь вставала на дыбы и разевала с фырчаньем рот, обнажая клыки с прилипшим к ним куском жевательной резинки размером с теннисный мячик.