Она рассматривала бокал, мигая крабьими глазками.

– А вы знали Нэнси Делвин? – спросила Чарли.

– Совсем нет.

– Отчего она умерла?

– От паралича.

– Она долго пробыла в больнице?

– В какой больнице, дорогая? – Старуха посмотрела на нее. – Это случилось в доме. Я и нашла ее. В кухне.

Мысли Чарли заметались. Она вспомнила эту уклончивость агента по продаже недвижимости. «Здесь? В этом вот доме?» И голос мистера Бадли: «О нет, не думаю».

– Она была замужем?

Виола Леттерс встала, как показалось Чарли, довольно поспешно.

– Могу я вам подлить?

– Нет, спасибо. Я еще должна…

Старуха забрала рюмку из ее рук.

– Да вы нисколько от этого не опьянеете, ничуточки.

До краев наполнив рюмку, она поставила ее перед Чарли и снова направилась к шкафчику. Молодая женщина в ужасе уставилась на рюмку.

– В самом деле, не много ли… Спасибо. – Чарли определенно чувствовала себя пьяной.

– Дик любил сельскую местность. По правде говоря, он был довольно чувствительным стариканом, хотя обычно говорили, что на флоте он был жестким. Я схожу и принесу картину.

Чарли слышала, как она тащится наверх по лестнице, а потом ее шаги по полу наверху. Снова затявкал терьер, жалуясь, что его забыли, теперь уже более чем сердито. Чарли подумала о человеке на фотографии и о том, вчерашнем, которого она встретила на тропинке.

Попросту посмеявшись над ней, Том скажет то, что и она сама говорила Виоле Леттерс: мол, неверно поняла, что ей сказал мужчина. Но в глубине души она знала, что не ошиблась. Ни с фамилией Леттерс, ни с часами, ни с адресом…

О той жевательной резинке она Тому не рассказывала, зная, что он будет насмешничать еще больше.

Держа в руке небольшую картину в рамке, Виола Леттерс вернулась в комнату.

– Вот она.

Чарли взяла картину. Написанный маслом пейзаж Элмвуд‑Милла, из‑за моста, был выполнен великолепно, а детали – просто безупречны. Чарли изучала дом и мельницу, заметив, что ее крыша тогда была в лучшем состоянии. Внезапно картина стала неясной, и Чарли прищурила глаза, пытаясь сосредоточиться. Что‑то в ней было неправильным, странным, другим…

– Когда он написал ее? – спросила она дрожащим голосом.

– Бог мой, о чем вы спрашиваете! Он умер в пятьдесят третьем, так что, разумеется, до этого. До пожара.

Чарли всматривалась, руки ее так тряслись, что картина прыгала у нее перед глазами. Пытаясь успокоиться, сосредоточиться, она поднесла картину поближе к лицу и всмотрелась в участок земли позади амбара, на другой стороне мельничного лотка, на полпути к берегу. Большой красивый конный двор.

Тот самый конный двор, которого и не хватало.

12

Белдэйл‑авеню напомнила о той улице в Финчли, где прошло ее раннее детство, до того как умер ее приемный отец и им пришлось переехать. Тихий закоулок Южного Лондона с непритязательными, построенными вплотную домами из сцементированной гальки. Чистенько. Аккуратно. Двое грузчиков сгружают новую стиральную машину из желтого фургончика. Какая‑то мамаша толкает перед собой коляску с ребенком. Трое детишек гоняются друг за другом по мостовой на велосипедах с моторчиками.

Чарли удивилась заурядности увиденного, она ожидала чего‑то другого, хотя и не знала, чего именно. Наверное, чего‑то более загадочного, зловещего…

У дома номер тридцать девять были стены густо‑коричневого цвета, внушительные двойные стекла и чопорный аккуратный садик перед входом, над которым возвышался керамический гномик с ухмылкой нашкодившего ребенка на лице.