«Молчать об этом долее невозможно, – заявил Мейерс. – Населению Тихоокеанского Северо‑Запада, как и всему населению США, претит это совершенно халатное отношение действующей администрации к проблемам огромной важности. Оно демонстрирует полное непонимание властями всей серьезности угрозы, нависшей над будущностью наших потомков, жителей нашей великой страны».

Сюжет окончился, и Пилгрим выключил телевизор. Заинтересованный, он вновь поднял очки над переносицей и пробежался пальцем по выцветшим буквам на ящиках. Его дочь была обуреваема решимостью модернизировать офис, который теперь она делила с отцом, но ему все эти компьютерные штучки – экраны, дисководы и принтеры в ее части офиса – казались рубкой межпланетного корабля. Не то что лаконичная строгость его кабинета. Все, что ему требовалось, – это его шкафы с картотекой – с медицинскими картами, распределенными под двадцатью шестью буквами английского алфавита, – система, которая не давала сбоя и всех устраивала до того, как возник Билл Гейтс со своими компьютерами. В конце концов дочь снизошла к его слабости, но не иначе как взяв с него обещание отделить карты прошлых пациентов от карт нынешних. Взамен она согласилась не отправлять в архив его карты. Картотека покинет свое место только вместе с ним.

Он подошел к тем ящикам, где хранились давние карты, и, открыв третий ящик сверху, стал рыться среди толстых папок, вглядываясь в выцветшие чернила опознавательных картонных табличек. Есть. Вытащив медицинскую карту, он чуть приподнял над рядом следующую, чтобы отметить место, и с папкой в руках отправился к письменному столу. Усевшись за стол, он услышал знакомое позвякивание дверного колокольчика, означавшее, что входную дверь открыли. Но вечерами он запирал ее, хотя ключ был и у привратника, да и Эмили нередко возвращалась в клинику вечером, уложив двух его внуков. Она унаследовала отцовскую привычку работать допоздна.

Пилгрим встал и открыл дверь кабинета.

– Это ты, Эмили?

Хорошо одетый мужчина в темном костюме и плаще высился гигантом среди миниатюрных столов и стульев. Больше удивленный, чем обеспокоенный, Пилгрим осведомился:

– Я могу вам чем‑то помочь?

– Доктор Фрэнк Пилгрим?

– Да. Как вы вошли сюда?

Повернувшись, мужчина прикрыл и запер входную дверь.

– У меня есть ключ.

– Откуда же это?

Мужчина сделал несколько шагов к нему. На вопрос он не ответил.

– Что вам надо? – спросил Пилгрим. – У меня здесь нет ни денег, ни чего‑либо наркотического.

Мужчина сунул руку в карман плаща, вытащил шприц и удалил колпачок с иглы.

– Не важно, доктор Пилгрим. Все, что надо, я принес с собой.

Пилгрим прищурился и сжал кулаки.

– Здесь рядом моя дочь. Она… ее кабинет вон там. – И он крикнул: – Эмили! Эмили, здесь какой‑то человек! Вызови полицию, Эмили!

Ни малейшего беспокойства пришедший не выказал и шагнул к нему. Пилгрим попятился к себе в кабинет и хотел было закрыть дверь, но мужчина ухватился за косяк и распахнул ее, чуть не сбив с ног Пилгрима. Потом он вошел в кабинет и закрыл за собой дверь. Пилгрим потянулся к телефону, но движение его было пресечено – его ухватили за шиворот. Инстинктивно Пилгрим обернулся, и мужчина, схватив его за горло, вонзил ему в грудь иглу для подкожных инъекций, одновременно нажав на шток шприца. Плечи Пилгрима тут же охватило жжение, быстро расползавшееся по рукам и ногам. Он почувствовал боль, стало трудно дышать. Он попытался выпрямиться, но упал на шкаф с картотекой, задвинув собой ящик с медицинскими картами. Все поплыло перед глазами, предметы стали расплываться, менять контуры. Неверным движением, спотыкаясь, он нашарил телефон и ухитрился снять трубку, но ноги вдруг стали ватными, он обмяк на письменном столе и соскользнул с него на пол, обрушив поверх себя гору бумаг, копившихся на столе целых сорок восемь лет.