Потом Вернон остановился.

Камера восемь.

Он заглянул в нее, как делал уже много раз.

Пуста.

В этой камере заключенный скончался, и с тех пор они решили никого туда не помещать. Суеверие, конечно. Но заключенным не положено умирать раньше срока, они должны целыми и невредимыми доживать до исполнения приговора.

Вернон Эриксен на миг вгляделся в пустоту. В горе и в радости. Лампа всегда светила на потолке, койка не застелена. Пока смерть не разлучит нас. Его взгляд задержался на одной из грязных стен, которая больше ни у кого не вызывала ненависти, услышал звук из сливного отверстия, которым уже никто не пользовался.

Он почувствовал, как к ногам возвращаются силы, головная боль слабеет.

Он улыбнулся.

Джон был дома один, и ему следовало навести порядок, приготовить ужин и забрать Оскара из садика, всего через два дома.

Он попробовал заснуть. Все время после обеда он пролежал на застеленной двуспальной кровати, ворочался и пытался закрыть голову подушкой: свет проникал в спальню сквозь жалюзи и отражался от светлых крашеных стен, он чувствовал себя совсем паршиво, голова просто разламывалась.

Джон сел на постели Хелены и опустил ноги на мягкий коврик. Почувствовал, что вспотел. Он ударил его прямо в лицо. Джон чувствовал, как дрожат руки, он прижал ладони к коленям, но руки продолжали дрожать.

Скоро придет Хелена. Она тихонько вздохнула, когда Джон позвонил ей и попросил забрать Оскара, объяснив, что устал, что у него выдалась долгая ночь и ему нужно несколько часов, чтобы выспаться в одиночестве.

Что бы ты ни делал, Джон, избегай контакта с полицией, никогда с ними не связывайся.

Это прошептал отец, потом обнял его и долго не отпускал, а затем повернулся и исчез навсегда.

Джон слышал, как снаружи в подъезде ходит лифт, кто‑то поднимался наверх. Лифт остановился, вышли две пары ног, высокий голосок крикнул так, что эхом отдался на лестнице, а затем маленькие пальчики нажимали звонок настойчиво и долго, пока мама искала свои ключи в большой матерчатой сумке.

– Папа!

Оскар промчался через холл, но споткнулся о порог двери в спальню и упал. На короткий миг воцарилась тишина, но мальчик решил, что не станет плакать, поднялся и, вытянув вперед руки, сделал последние шаги к кровати.

– Папочка! Ты дома!

Джон посмотрел на сына: все личико – сплошная улыбка. Он наклонился вперед, поднял сынишку, прижал и не отпускал до тех пор, пока худое тельце не стало ерзать: мальчик устал стоять смирно и хотел высвободиться. Джон пошел за пятилетним ребенком, который бегал по квартире, словно впервые здесь очутился и все ему внове. Джон услышал и ее шаги, посмотрел на дверь: в проеме стояла Хелена.

– Привет.

Она была красивая – рыжие волосы, взгляд, который рождал в нем ощущение, что он любим.

– Привет. Заходи.

Он протянул руку, притянул ее к себе и обнял, ощутив на щеке холод ее пальто.

Джон попытался заняться обычными делами. Хелена поглядывала на него с упреком, так она смотрит, когда устанет, а он не замечает этого, но она уже почувствовала, что с ним что‑то не так, и хоть ничего не сказала, все равно это было ясно. Но если он будет делать все как обычно, у нее не будет повода заподозрить неладное.

– Что стряслось?

– Ничего.

– Джон? Я ведь вижу: что‑то не так.

Оскар ушел к Хильде, которая жила на четвертом этаже. Хильде было шесть, и она обладала такой же неуемной энергией, как и ее гость. Пока не было Оскара, Джон мог рассказать обо всем жене.

– Ничего особенного. Может, устал немного.

Он взялся мыть посуду. Это обычное занятие.

Хелена встала с ним рядом. В руках два недопитых стакана с молоком, она поставила их перед ним под струю воды.