Лера постояла над ней несколько минут, послушала ровное, сонное дыхание, потом тихонько, на цыпочках, приблизилась к зеркалу, тому самому, перед которым так любила по три раза в день подкрашиваться Анна.

Жаркий румянец так и не сошел с лица окончательно. Да и взгляд у зеркального Лериного двойника был каким-то шальным, блуждающим.

И неудержимо радостным.

Лера состроила сама себе свирепую гримасу. Дура, нашла чему радоваться! Ну нравился он ей, с самого первого взгляда нравился, это ясно, и нечего было себе самой врать! Притворяться, что он ей до лампочки, а самой только и мечтать, чтобы он обратил на нее внимание, сделал что-нибудь такое…

Ну, вот он и сделал. И что теперь? Что может у них получиться? Да ничего, ровным счетом ничего.

Она и не знает-то его толком, как, чем жил, где работал, что вообще у него на уме. Разве можно так вдруг влюбиться, ни с того ни с сего, да еще когда у самой полно проблем, когда только-только с трудом затихла боль от прошлого, когда вся она без остатка должна принадлежать кинутой отцом Машке…

Лера медленно покачала головой, завороженно глядя, как ее отражение повторяет тот же жест ей в ответ.

Ник чему все это. Андрей — мальчишка в сравнении с ней. Пусть у них не такая уж большая разница в возрасте, всего четыре года, но ясно же, что она гораздо старше. Слишком много уже произошло все жизни, слишком много горького опыта, разочарования, усталости. Еще раз разочароваться будет совсем нестерпимо. Лера не Анна, упрощать такие вещи не умеет.

Да и нельзя ничего упрощать с таким парнем, как Андрей. Он гордый, болезни своей стесняется, насмешничает, а глаза-то его Лера видела, когда последний раз обернулась. Серьезные были глаза, серьезные и грустные. Или ей показалось?

Лера включила холодную воду, умылась, стараясь расслабиться, снять с себя напряжение. Вернулась к столу, к недописанным картам. Попробовала работать, но не смогла: в голову все время лезли посторонние мысли.

«Как Настена прямо!» — сердито подумала Лера и встала. Накинула пальто, воровато прошмыгнула мимо полуоткрытой процедурной, в которой орудовала Настя, и вышла на балкон. Мягкие, влажные хлопья первого снега приятно коснулись разгоряченного лица. Лера оперлась о перила, задумчиво посмотрела вниз, на тускло освещенный больничный двор. Потом сунула руку за пазуху, вытащила лежащий в кармане халата листок, бережно разгладила, заслоняя ладонью от снежинок.

Линии рисунка были стремительными, легкими, точно летящими. Ничего не скажешь, здорово нарисовано, хоть и приукрашено. Ай да Настя, как в воду глядела, когда говорила, что с Леры портрет нужно писать. Вот вам и портрет, пожалуйста, как по заказу. Неужели Андрей и вправду считает ее такой красавицей?

Сзади тихонько скрипнуло. Сердце у Леры тут же резко ухнуло вниз. Он? Не спит? Пришел?!

Она стремительно обернулась. Никого. Лишь ветер раскачивает балконную дверь.

Лера спрятала рисунок, вернулась в ординаторскую. Машка спала, скинув на пол плед, которым ее укрыла мать, поджав под себя одну ногу и свесив руку вниз.

Лера поглядела на дочь, улыбнулась, переложила поудобней, укрыла. И вновь уселась за истории болезни.

Надо работать. И ни о чем не думать. Она и так знает, что все ее мысли лишь бесплодные мечты. Скоро его выпишут, он уйдет, найдет себе девчонку, молодую, свободную, как он сам. А Лера будет жить как жила, лечить больных, растить Машку, трепаться на балкончике с Анной. Так все и будет.

7

Решить-то все для себя Лера решила, а на деле все оказалось по-другому.

Утром она теперь просыпалась ни свет — ни заря, свежая, бодрая, точно и не работала накануне, и по дому ничего не делала. Ноги сами несли ее в больницу.

Прошагать десять минут по лужам или, при нехватке времени, проехать три минуты на автобусе, миновать калитку в чугунной ограде — и вот они, знакомые корпуса.