|
Как-то панически и мрачно жутко. Это чувство обволакивает изнутри льдом, пронизывает насквозь с такой силой, что я слышу стук своих зубов всё громче и громче. Он принюхивался ко мне, как животное. Как самый настоящий зверь, который жадно осматривает свою добычу. Нееет, не для того чтобы съесть, а как бы проверяя, чья она на самом деле. И я едва дышу, стараясь понять, что именно он ищет. Потому что, если нейдёт, он меня не пощадит, но плевать на себя — мне страшно, что он не пощадит никого из нашей семьи. Отшвырнул от себя, и я не удержалась на ногах, а он удовлетворенно ухмыльнулся, и я с ужасом ощутила, как в меня впились миллиарды ледяных иголок…
Когда-то это уже было… но когда-то Ник всё же… Да!.. Он меня любил. А это чудовище вообще больше не похоже на моего мужа. У него его лицо, губы, тело и запах, но у него жуткие глаза, в которых нет не только меня. В которых вообще нет ничего живого, и мне становится очень страшно, что это конец. Хотя, всего лишь несколько минут назад я думала иначе, но в нём словно что-то молниеносно меняется, как декорации в дьявольском спектакле, так и выражение его лица. От мучительного отчаяния, до холодной гримасы презрительной ненависти. И последняя пугала настолько, что мне хотелось взвыть от ужаса. А потом ярость, она накатывает с головой, заглушая страх… напрасно заглушая. Я пожалею о каждом сказанном мною слове… чуть позже. — Не больше, чем я себя, поверь. Дааа, ты чувствуешь, как от меня воняет ими? Ты отдал меня им… ты помнишь? Ты отдал… только почему-то передумал. Но он меня не слышал. Мне вообще на секунду показалось, что Ник говорит с кем-то, кроме меня… но мы были здесь одни. Потом склонился ко мне и, рывком подняв за волосы, потащил за собой. Волоком. Как тащат бездушный предмет. И я закричала, цепляясь за его руки, чтобы немного облегчить натяжение, чтобы унять дикую боль в голове. Кажется, что он выдерет мне волосы вместе с кожей. Отсутствие быстрой регенерации множило мои мучения в сто раз. Когда зашвырнул в другое помещение, где не воняло плесенью и ржавчиной, я уже точно знала, сколько каменных ступеней ведут из темницы наверх. Ровно тринадцать. От каждой на моем теле остался кровоподтёк. И я уже обезумела от боли. Мне только хотелось кричать «за что»… мне хотелось знать, за что он со мной так? Вед перед тем, как казнить, преступнику озвучивают приговор. Я хочу знать свой и понять — неужели там, внутри этого обезумевшего дьявола не осталось ничего человеческого? Пусть внешне он уже смутно напоминал смертного, но внутри… Склонился ко мне, дыша в лицо ненавистью такого концентрата, что у меня начала замерзать кожа от его льда. И это не метафора. Я чувствовала, как покрывается инеем тело и вырываются клубы пара со рта. Только чёрта с два я пожалею его и не ударю в ответ, взывая к тому самому отчаянию, которое видела на его лице там в подвале. — Тому… тому кто никогда не причинит им зла, кем бы он ни был, — очень тихо…,- там, где ты их никогда не нейдешь. А потом захлебнуться отчаянной болью, которая ослепила резко и неожиданно меня саму. Резанула по груди до костей, обнажая сердце. — За что? — очень тихо, пошатываясь на полу, глядя в жуткие глаза своего мужа, — За что ты убил нас, Ник? Что с нами было не так? Дёрнулась вперед, видя, как от каждого моего слова меняет цвет радужка его глаз, она становится бледно-голубой, теряя жуткую молочную белизну. — Это не ты больше, да? Кто там? Кто теперь внутри тебя? Потому что ты бы не смог… снова. Не смог бы со мной так! Где твоё сердце, что ты с ним сделал, Морт? Закричала так громко, что заболело в ушах, и дернула связанными руками.
ГЛАВА 19. Николас. Марианна
«— Очередному хахалю, — тварь во мне широко улыбается, — она отдала твоих детей своему очередному кобелю. |
