– Наказан? – предположил Питерсон.

– Вас абсурд, может, и не интересует, – твердо сказала она, – зато вы очень интересуете абсурд.

– У меня много проблем, если это вам поможет, – сказал Питерсон.

– Для вас проблематично существование, – с облегчением произнесла мисс Древ. – Гонорар – двести долларов.

– Меня покажут по телевизору, – сказал Питерсон своему галеристу.

– Вот стыдоба, – отозвался Жан-Клод. – Избежать никак нельзя?

– Неизбежно, – сказал Питерсон, – если я хочу есть.

– Сколько? – спросил Жан-Клод, и Питерсон ответил:

– Двести.

Он оглядел галерею – не выставлены ли хоть какие-то его работы.

– Смехотворная компенсация, учитывая дурную славу. Ты будешь под своим именем?

– А ты случайно…

– Никто не покупает, – сказал Жан-Клод. – Дело, без сомнения, в погоде. Люди мыслят в категориях… как ты называешь эти штуки? – ХристоПосудин. В которых можно плавать. Ты не обдумаешь еще раз то, о чем я с тобой уже говорил?

– Нет, – ответил Питерсон. – Не обдумаю.

– Два маленьких пойдут гораздо, гораздо быстрее одного большого и огромного, – сказал Жан-Клод, отводя взгляд. – Распилить пополам – дело ведь нехитрое.

– Предполагается, что это произведение искусства, – сказал Питерсон как можно спокойнее. – Ты не забыл еще: произведения искусства пополам не распиливают?

– Там, где можно сделать распил, – сказал Жан-Клод, – там не очень трудно. Я могу двумя руками обхватить. – И он свел пальцы обеих рук в кольцо для наглядности. – Всякий раз, когда я смотрю на эту работу, я неизменно вижу две. Ты абсолютно уверен, что в самом начале твой замысел был верен?

– Абсолютно, – ответил Питерсон.

Ни одна из его работ выставлена не была, и печень его раздулась от гнева и ненависти.

– У тебя весьма романтичный импульс, – сказал Жан-Клод. – Позицией я смутно восхищаюсь. Ты слишком начитан в истории искусств. А она отчуждает тебя от возможностей достичь аутентичной самости, имманентной для нынешнего века.

– Я знаю, – сказал Питерсон. – Не ссудишь мне двадцатку до первого?

Питерсон сидел у себя в студии на нижнем Бродвее, пил «рейнгольд» и думал о Президенте. Он всегда ощущал близость к Президенту, однако теперь чувствовал, что, согласившись на появление в телепередаче, совершил нечто постыдное, и Президент вряд ли это одобрит. Но мне нужны деньги, твердил он себе, телефон отключен, а котенок плачет и просит молока. И у меня заканчивается пиво. Президент считает, что изящные искусства нужно поддерживать, размышлял Питерсон, и уж конечно он не хочет, чтобы я оставался без пива. Интересно, думал он, то, что я чувствую, – просто вина за то, что я продался на телевидение, или нечто поэлегантнее: тошнота? Печень его стонала в нем, а он взвешивал ситуацию, при которой объявят о его новых отношениях с Президентом. Он работал у себя в студии. Произведение в работе должно будет называться «Праздничные поздравления» – оно состояло из трех автомобильных радиаторов: один от «шевроле-тюдора», один от «фордовского» пикапа, а один от «эссекса» 1932 года, – плюс бывший телефонный коммутатор и другие предметы. Расположение их казалось правильным, и он приступил к сварке.