— Ишь, сколько крови выпила! — разглядывая оставшееся от насекомого кровавое месиво, задумчиво процедил эмиред. — Теперь бы ей лежать да полёживать, а она погулять захотела! Попалась меж пальцев, а с таким пузом разве ускользнёшь?! Сын мой и соратники мои, подскажите, что ответить королевскому посланнику?

— А тут и думать нечего: на кол его, пусть к королю через всевышнего взывает! — сердито проворчал Айдыр.

— А вы что думаете, почтенные? — даже не посмотрев в сторону сына, спросил он снова.

Сидевшие у костра командиры оркских отрядов понуро молчали.

Ухмыльнувшийся в бороду Рахмед посчитал молчание достаточным ответом и продолжил:

— Вошь — тварь вредная. Как вы, почтенные, думаете: не напейся она моей крови, я бы её отпустил? — спросил он, вовсе не нуждаясь в ответе. — Нет. Не напейся она моей крови сегодня, она стала бы пить её завтра, не напилась бы завтра — втрое выпила бы послезавтра, и так до конца дней, покуда род её не прервался бы. Мы ныне, да простят меня почтенные, как та вошь между пальцев оказались, крови напились, обозами обременились, не уйти нам, не скрыться. Щелчок ногтей — и только бжик по сторонам — кровавое месиво.

Айдыр, протестуя, вскочил на ноги.

— Ты, сынок, молод ещё, горяч, ветрами не обветрен, водами холодными не мыт, обвалами не бит, многого не понимаешь! Кроме гордости, удали оркской да злобы волчьей надобно ум иметь змеиный, хитрость лисью, чтобы во всём, даже невыгодном, углядеть прок и выгоду. Король глуп. Сегодня с нами одним махом покончить можно, — кто — то из почтенных кивнул, кто — то нахмурился, — на веки вечные род варнакский-оркский перевести, а он переговоры да мир предлагает! Недолго я думал… Тут и решать — то нечего было! Нет у нас иного выбора, кроме как с королём торг вести! Посла королевского с миром отпустим, предложение примем, переговоры поведём, как подобает, и мириться до тех пор будем, пока все отряды наши из теснин горных не выберутся, к местам родным не вернутся. Как мечи да стрелы заточите — гонца ко мне шлите. А как все готовы будут — так по тылам вражеским и ударим, на благосклонность пращура рассчитывая. Ежели не прав я где, поправьте, посоветуйте. — Рахмед со своей извечной улыбочкой, игравшей на его губах, пристально посмотрел на сидящих. Под его пронзительным взглядом некоторые неуютно заёрзали, некоторые втянули голову в плечи. Выступить сейчас с другим предложением означало навлечь на себя немилость, и кто знает, во что эта немилость могла бы вылиться! Да и протестовать-то, собственно, никто и не собирался. Теснимые со всех сторон росскими дружинами, испуганные, измотанные постоянными неудачами войска были уже неспособны к сопротивлению. То там, то здесь отдельные орки, а то целые группы сдавались на милость победителей. Королевское предложение пришло как нельзя вовремя.

— Сын мой, послушай отца своего. Жизнь вождя — это не жизнь простого воина. Только тот может стать великим, кто с поклоном примет судьбу, и радости её, и печали. Только тот вождь, а не воин, кто не в день сегодняшний и даже не в день завтрашний зрит, а на многие года вперёд. Смири гордыню, сын мой! Можно поступить, как тебе нашёптывает гордыня юношеская и костьми лечь в бою великом с честью и доблестью, только сколь той доблести будет? Сам видишь, каково сегодня наше воинство.