|
Шустряку это не понравилось: — Чего молчишь? Немой? И — хлоп! — ударяет Эла ладонью в лоб. Сын отлетел, шлёпнулся на землю. Я вскочила, бросилась его поднимать. Не знаю, что бы сделала с тем мальчишкой, — да мамаша его тут как тут: — Ой, извините, мой мальчик такой бойкий! Ничего страшного, дети играют! Меня всю трясёт от злости, слова сказать не могу. А дылда из-под руки матери кричит: — В школе встретимся, придурок! Я схватила Эла и отвела на место. Хорошо школа начинается, просто отлично! Но тут вся ерунда вылетела из головы: Эла вызвали на тест. Я сразу от испуга съёжилась. Нормальная школа с дылдами — плохо, а школа для олигофренов — вообще катастрофа. Крест на всей жизни. О боги всех небес, помогите моему мальчику стать нормальным ребёнком и счастливым человеком! Сижу, ёрзаю — мозоль вот-вот будет, чего только не обещаю всем неведомым силам… Обычно дети после тестирования выходят через полчаса. Их выводят сотрудники центра и вручают родителям распечатку с результатом тестирования. Следующий! Родители сразу утыкаются в полученные бумажки, а уж дома-то исследуют каждую строчку и буковку. Что сулит будущее их сыну или дочери? Какую профессию им советуют выбрать? Эла уже час нет. Я сижу на стае ежей, и сил моих никаких больше нет. Полтора часа. Ну, всё — проблемный ребёнок, оформляют документы в специальную школу. Я стала глохнуть, в ушах звон стоит. Вышел круглолицый человек в зелёном халате, покрутил головой и ко мне: — Пройдёмте со мной, мисс Дженкинс. А Эла всё ещё нет! Остальные родители стихли, на меня уставились, зашептались: — …у неё сын… да, я знаю… наверное, тест не прошёл… Никого другого внутрь не звали. Наверное, слабоумных детей в зале больше нет, кроме моего бедного Эла. Во мне такая злость вспыхнула, что сердце опалила. Я встала, обвела всех вызывающим взглядом и пошла за человеком в халате. Быстро скисла, иду еле живая. Хромаю — нога почему-то онемела, отсидела, что ли? Какая глупость в голову лезет… Где тут мой чертополошек притулился? Человек в зелёном заводит меня в пустую комнату. Пытается шутить, зачем-то говорит, что его зовут Жюльен, и вообще несёт какую-то чушь. — Где мой сын?! — истерично спрашиваю. Хочу спокойно, а получается крик. — Он ещё не закончил тест, а с вами хочет поговорить мистер Уолкер. Входит другой человек — уже в белом халате. Здоровается. — Присаживайтесь, миссис Дженкинс! Да какое там «присаживайтесь»! — Что с моим сыном?! Он нормален? Он сможет учиться в школе? — С вашим сыном всё очень непросто, — сказал с паузой человек. На него упал свет лампы, и я вздрогнула. Вот это какой мистер Уолкер! Муж королевы Николь! Что здесь происходит? Ноги подкосились, и я села, не глядя. Каким-то чудом оказалась на стуле, а не на полу. — Мы не смогли определить оптимальные образовательные и профессиональные параметры для вашего сына, — продолжает своё мистер Уолкер. Я слушаю его в полной панике, ничего не соображая. — Дело в том, что мы вписываем эмоционально-интеллектуальную матрицу ребёнка в прогнозируемый социальный фон и находим математическое решение для оптимального соотношения индивидуальной матрицы и общественной среды… Он объясняет, а я еле удерживаюсь от слёз и думаю с яростью: «Да не тяни ты, чёртов король, говори всю правду…» — …Мы можем выполнить такое моделирование, только если индивидуальная матрица является малым возмущением общего социофона… «Меня сейчас вырвет, ты это понимаешь, учёный сухарь?» — …но матрица вашего сына оказалась совершенно аномальной — мы не можем принять её в качестве малой величины! Для таких случаев мы ещё не разработали методики тестирования. |
