— Да, пожалуй, ты права. Я отшучиваюсь, потому что не хочу причинить тебе боль.

— Ты говоришь, что не любишь меня.

— Люблю.

— Но не так, как я люблю тебя.

— Вероятно, не так. Смешно, но я всегда очень о тебе пекся, будто бы нес за тебя какую-то персональную ответственность. Вроде как за Лавди, но несколько иначе, потому что ты мне не сестра. Но я наблюдал за тем, как ты растешь и взрослеешь, все эти годы ты была частью Нанчерроу и нашей семьи. Случай с этим ублюдком Билли Фосеттом раскрыл мне глаза. Я понял, как ты одинока, как ранима. Я содрогался, думая о том, какой вред причинил тебе этот мерзкий старик. Мне непереносима была мысль о том, что это может произойти снова…

Она наконец-то начала понимать.

— И ты переспал со мной. Занялся со мной любовью. Решил, что это будешь ты.

— Я хотел навсегда прогнать его призрак. Это я должен был избавить тебя от девственности — я, а не какой-то бездарный похотливый болван, который бы тебя только измучил и отравил для тебя радости секса.

— Значит, ты оказал мне услугу, ты меня пожалел! Сделал доброе дело!.. — Внезапно она почувствовала, что у нее начинается головная боль. Она будто клешнями сдавила глазные яблоки, запульсировала в висках. — Большое спасибо, — закончила она с горечью.

— Милая Джудит, не говори так. Признай, по крайней мере, что я действовал из лучших побуждений.

Но этого слишком мало. И всегда будет мало. Джудит потупилась, уклоняясь от его взгляда. Она все еще сидела босая. Наклонившись, подняла одну босоножку, надела ее, стала застегивать ремешок.

— Кажется, я поставила себя в ужасно глупое положение. Что ж, пожалуй, в этом нет ничего удивительного,

— Нет-нет, это не так. Любить — не глупо. Ну просто бессмысленно дарить свою любовь не тому человеку. Я тебе не подхожу. Тебе нужен кто-то совершенно другой — зрелый мужчина, способный дать все, чего ты, несомненно, заслуживаешь и чего я бы никогда не решился пообещать тебе.

— Жаль, что ты не сказал мне всего этого раньше.

— Раньше это было неактуально.

— Ты говоришь, как адвокат.

— Ты сердишься.

Она повернулась к нему:

— А ты ожидал чего-то другого?!

Непролитые слезы жгли ей глаза. Эдвард заметил их и заволновался:

— Не надо плакать.

— Я не плачу.

— Я не смогу вынести твоих слез. Буду чувствовать себя полным дерьмом.

— Так что теперь? Он пожал плечами.

— Мы друзья. Ничто этого не изменит.

— Продолжать как ни в чем не бывало? Вести себя осторожно, чтобы не расстраивать Диану? Как раньше? Не знаю, смогу ли я, Эдвард.

Он ничего не ответил. Она стала застегивать другую босоножку, спустя минуту и он пихнул босые ноги в туфли, завязал шнурки. Потом встал и принялся закрывать и запирать на щеколды окна. Шмель улетел. Джудит тоже поднялась. Эдвард подошел к двери и встал там, ожидая, пока она выйдет. На пороге он остановил ее, перегородив выход рукой, и повернул лицом к себе. Она взглянула ему в глаза.

— Попытайся понять, — сказал он.

— Я понимаю. Отлично понимаю. Но от этого ничуть не легче.

— Ничего не изменилось.

Наверно, за всю ее жизнь никто не говорил ей такой вопиющей глупости, такой бессовестной лжи. Она вырвалась от него и бросилась бегом в сад, пригибаясь под ветвями яблонь и подавляя подступившие слезы.

У нее за спиной Эдвард закрыл и тщательно запер дверь. Все… Все было кончено.

Они возвращались в Нанчерроу в молчании, которое не было нн тягостным, ни дружелюбным, — нечто среднее между тем и другим.