Николай Савелов занял нейтральную позицию, зато беженка Галина яростно заступилась за практиканта.

– Зачем парня с толку сбиваете? Хотите, чтобы он с вами только водяру жрал? Не слушай их, Сереженька. Они на себя давно плюнули, а у тебя все светлое будущее впереди. Понравишься Михалычу, заместителем сделает. Ничего невозможного нет.

– Влюбилась, – удивленно заметил Миша. – Глюки начались. Каким заместителем? Вместо Савелова, что ли? А его куда?

С Галиной и впрямь творилось неладное. Влюбилась – это мало сказано. Рядом с Камилом ее трясло, как в лихорадке. На работе она теперь появлялась в макияже и немыслимых вечерних туалетах, оставшихся от прошлой жизни на панели. Понимала, что это смешно, но ничего не могла с собой поделать. Камилу оказывала многочисленные знаки внимания, но все как-то нескладно. То метнется за столом, чтобы поменять тарелку, и обольет борщом, то таскается за ним по пляжу с бутылкой лимонада, прихрамывая на высоких каблуках и разве что не постанывая от возбуждения. Или прячется за сараем и поглядывает целыми часами, забыв обо всем на свете. Все, кто работал на станции, ей сочувствовали, и богатырь Миша высказал общее мнение, предупредив Камила:

– Неизбежно, Серж, придется ее трахнуть, иначе хозяин ее уволит. Она же все дела забросила из-за тебя. А если Михалыч выгонит, ей прямая дорога обратно на панель. Пожалей ее, Серый, она баба искренняя, чистоплотная, хотя и с дурнинкой.

Как раз накануне Камил попробовал объясниться с беженкой. Она принесла в мастерскую, где он возился с мотором, кринку топленого молока и две масляных шанежки на бумажной тарелке. Где разжилась топленым молоком, неизвестно, после Гриша пошутил, от себя, дескать, надоила. Пролепетала с отчаянием в голосе:

– Покушай, миленький, для тебя испекла.

Камил пододвинул ей табуретку, протер ветошью, попросил присесть.

– Галина Андреевна, хочу вас кое о чем попросить.

– Ой, Андреевна! – вскинулась беженка. – Неужто старухой тебе кажусь? Да мне двадцати трех еще нету.

– Выглядите вы моложе, но дело не в этом. Видите ли, Галина Андреевна, товарищи по работе меня осуждают.

– Тю! – Вскинулась девица. – Пьянчужки эти? Да плюнь на них, Сереженька. А за что осуждают?

– Ну типа того, что не иду навстречу вашим сокровенным желаниям. Я рад бы, Галина, но ведь мне нельзя. Тренер узнает, сразу снимет с соревнований. Для меня это очень важно. Если в этом году поднимусь на ступеньку, обязательно переведут в основной состав. В спорте главное – не упустить момент.

– Ой, да тебе самому скоко лет, Сереженька, так по-стариковски рассуждаешь?

– Возраст не имеет значения, требования режима…

– Откуда же он узнает, твой тренер? – перебила девица. – Разве только Мишка с Гришей проболтаются, так я им вмиг языки отчекрыжу. Сереженька, чего ты боишься? Мне ничего от тебя не нужно, спаси господь. Просто я… как тебе сказать. Околдовал ты меня, Сереженька. Такого со мной не бывало. Прости, глупую, давай хоть обнимемся разок.

Потянулась к нему, поплыла с табуретки, и ему ничего не оставалось, как обнять пылающее жаром, истомное женское тело. Прижала его к стене, горячечно зашептала в ухо:

– Коханый, мой, голуба моя… Давай прямо здесь. Никто не увидит, никаких тренеров нету… Ай, я же чувствую, чувствую, ты хочешь меня…

С трудом Камилу удалось вернуть разомлевшую беженку на табуретку. У нее слезы стояли в глазах, как голубые озерца, она была словно в бреду.

– Нет, – строго сказал Камил. – Наспех я не умею. Может, покажусь несовременным пацаном, Галина Андреевна, но для меня любовь это не только секс.

– Презираешь меня? – слезинки двумя бледными жемчужинами протекли по раскрасневшимся щекам.