– Семушкин. Третий раз нагноение вскрываем. Так ведь какой сквалыга! Никому ставить капельницу не дает, только Шуре. А я и говорю, пусть идет в платную и там выбирает персонал. Мы на госбюджете. Лечить будут те, кто есть.

– У него вены плохие, – заступилась за привереду Мара. – Даже я с трудом попадаю.

– Ой, Марочка! – Валерия Юрьевна придвинула девушке коробку в маках. Ты у меня – сокровище. Вот только с журнал назначений поаккуратней. Больным родственники дорогие лекарства сами достают а потом, после летального исхода, отчет требуют: мы, де, пятьдесят ампул покупали, а получили сорок три укола. Остальные, стало быть, персонал себе украл.

– Да я ж остатки по неимущим раскидываю! Прихожу вечером – все в палате на меня глядят, обезболивающего ждут. Глаза такие… мучительные. Выходит, кому купить не на что, или кто безнадежный – лежи, завывай… Вот и колю чужое. – Мара откусила конфету и с облегчением вздохнула: – Ой… Хорошо здесь как. Пойду, разберусь с Семушкиным…

Проводив взглядом девушку, Валерия Юрьевна долго смотрела в молчаливый телевизор, осмысливая случившееся и механически жуя конфеты. Потом спохватилась, спрятала в стол коробку с маками и включила звук.

" – Это мы еще посмотрим, кто нужен Иден!" – сквозь зубы процедил мужественный Круз Кастильо и профессиональным ударом швырнул соперника в нарядную елку.

Глава 3

Саун–клуб, содиректором которого являлся Пальцев, назывался "У Патриарших". Находился он в арбатрских двориках и предназначался для узкого круга творческих работников. На втором этаже имелись пять номеров, в которых иногда проживали особо важные гости, внизу – стильный холл, украшенный приметами московского пейзажа времен сталинских пятилеток.

В большом двухэтажном зале без окон, изображающем то ли дворик, то ли часть бульвара, всегда царил покой летнего вечера. Здесь была пара скамеек на чугунных ногах с бумажным обрывком "Осторожно – окрашено!", сутулый фонарь с Бульварного кольца, тяжелые урны небесного колера, несколько зеленеющих лип, ловко вписанных в интерьер, и масса деталей ностальгического характера: старые афиши на круглой тумбе, магазинные вывески, жестяная табличка с буквой "А", украшавшая "лоб" трамвая "Аннушка". Барная стойка пряталась за киоском "Соки–воды", а в самом баре должны были обретаться давно забытые марки сигарет, соков и вод, дающих обильную парфюмерную пену. Однако задумка не оправдала себя – злачным местом для работников искусств клуб "У Патриарших" не стал. Прежде всего потому, что не было у рядовых работников искусств денег для подобного времяпрепровождения и никто из заслуженных деятелей не рвался отдать пол пенсии за эксклюзивные папиросы "Наша марка". А. В.Пальцев на подобный эффект рассчитывал, поскольку строил клуб, в сущности, для себя – принять нужных людей, очаровать компаньонов вдали от любопытных глаз, самому с друзьями расслабиться.

Антикварные урны, конечно, трогают душу вымирающего вида коренного москвича, и от синюшной сосиски, любовно прозванной гражданами СССР "пальцем мертвеца" – тоже кого то, наверно, прошибает слеза, но не господина Пальцева. Всяческая помойная дребедень из недалекой истории не цепляла душу хозяина клуба. Не бегал он пацаном по московским дворикам, не балдел с "Гамзой" под Окуждаву, не экономил рубль десять, дабы угостить застенчивую сокурсницу порцией эскимо и не зачитывался романом, события которого начинали разворачиваться именно на всенародно почитаемых Патриарших прудах. Другая была биография у Альберта, другие жизненные декорации.

Мальчик из подмосковного городка, выросший в семье добросовестных технарей с пожизненной зарплатой сто двадцать рэ, обладал ярко выраженным физическим магнетизмом положительного социального героя и был сызмальства устремлен к прекрасному.