— Оно маленькое, и там больше нет места.

— Короче, чего ты хочешь?

— Под церковью в большой крипте есть пустые погребальные ниши — локулы. Они как раз подойдут для рыцарей нашего ранга.

— Какого ранга?

— Если б дела пошли иначе, мы бы сейчас вместе сражались против поляков и русских, — уверенно произнес Таддео.

— Хорошо. Монахи позаботятся. — И тут еще одно подозрение мелькнуло в голове предводителя: — А вы все тут? Всего тридцать человек?

— В зданиях аббатства прячутся другие мужчины. Но это крестьяне, и я надеюсь, вы пощадите их.

— Хватит! — заорал знаменосец, опуская забрало. Он обнажил меч и подал своим людям долгожданный сигнал. — Смерть еретикам!

Бойня свершилась перед церковью в несколько минут и без особого шума. Слышны были только ругательства испачканных в крови мясников. Прежде чем меч какого-то гиганта пронзил мое тело, я увидел убитого Таддео — удар тесака по затылку ему нанес сам предводитель.

Несколько часов оставались мы лежать там, где застала нас смерть. В конце дня после напрасных поисков сокровищ тевтонские рыцари ушли. Они опьянели от крови и вина, но не испытывали никакой радости, потому что не были настоящими победителями.

Остались монахи-госпитальеры. Под руководством своего настоятеля — некоего отца Вольфганга — они подобрали наши трупы и отнесли в крипту. Нас омыли, надели на нас чистые туники. Не забыли даже положить мечи рядом с недвижными телами. Нас уложили в погребальные камеры хоть и неглубокие, но достаточно длинные, чтобы вместить даже высокорослых, и не пожалели цветов и благовоний. Наконец, после De profundis, нас оставили в покое.

Здесь, наверное, нужно сделать отступление. Кто-нибудь задастся вопросом: как это я продолжаю писать, будучи мертвым. Воображать в красках так называемый тот свет — занятие бесплодное, но ведь и беспристрастность, как ее понимают живые, не существует. Так вот, не говоря уже о том, что там нет недостатка во времени и устранена одна из главных низостей, а именно работа, — поверьте мне, что в мире ином имеются поистине идеальные условия для занятия литературой. Косвенно об этом свидетельствуют судьбы пишущих людей: где бы они ни оказывались на том свете (и оставим это маниакальное разделение на рай и ад), они всюду продолжают писать. Я хочу сказать, что они пишут по-разному, смотря по тому, что происходит с читающими, и от их настроения. Такого не случалось бы, мне кажется, будь их сочинения раз и навсегда неизменными, беспристрастными, то есть с заранее определенным исходом. Что касается меня, то если бы Господь не пожелал меня сделать солдатом и монахом, то, признаюсь, я, возможно, уступил бы колдовской прелести слова «литератор». Но, видя столько жалких сочинительских поползновений, я оставляю их другим, а сам довольствуюсь смиренной ролью летописца и переписчика.

В аббатстве жизнь продолжалась как ни в чем не бывало. Крестьяне приняли новых хозяев без разговоров, тем более что нехитрая жизнь их осталась прежней: они должны были работать с рассвета до заката.

Монахи принялись за дело с большим усердием, — очевидно, верили в свою миссию. Они расширили больницу, создав отделения для заразных больных и для сложных операций. Кроме того, для лучшего пополнения запасов лекарственных трав под них отвели часть огорода. Почти все, начиная с отца Вольфганга, темноволосого саксонца, были молоды.

Мы же, мертвые, лежали себе спокойно в наших погребальных камерах. Монахи, которые иногда спускались в крипту принося цветы, заметили, что раны, полученные нами, затянулись, а тела не отмщены печатью тления. Тем самым мы вызвали не только медицинский интерес, но отчасти и религиозное почтение.

16 марта 1314 года — спустя менее чем год после смерти — мы пробудились.