— Выход — важнейший момент в танце, — учила она их. — Нельзя выйти тихо. Нужно громко заявить о своем присутствии языком тела. Дайте окружающим понять, что сейчас вы — самая важная персона в комнате.

Корасон была из тех женщин, которых замечаешь, даже если они просто входят в дверь. Казалось, она родилась такой. Соне и в голову не приходило, что подобному можно научиться, она всегда полагала, что это заложено природой. Двадцать минут спустя, мельком увидев в зеркале женщину, замершую в уверенной позе, и поняв, что видит себя, Соня решила, что и ей это по плечу. Одна рука вытянута вверх, пальцы расставлены, талия изогнута, вторая рука согнута перед грудью — Соня почти была похожа на настоящую танцовщицу фламенко.

Дважды резко хлопнув в ладоши, Корасон завершила эту часть занятия.

— Bueno, bueno. Завтра уже будете танцевать в Сакро-Монте, — улыбнулась она. — Отдохните, и вернемся к сальсе.

— Слава тебе, Господи, — прошептала Мэгги Соне. — Похоже, фламенко не для меня.

— Но ведь пару дней назад ты хотела научиться его танцевать, — ответила Соня, стараясь скрыть назидательные нотки в голосе. — Фламенко оказался сложнее, чем ты думала?

Мэгги тряхнула головой, отбрасывая гриву волос с лица.

— Он чересчур мелодраматичен, согласна? Такой эгоцентричный. Целое действо.

— Но разве не любой танец — действо?

— Нет, я так не считаю. По крайней мере когда танцуешь в паре. А если и действо, то для одного-единственного человека — твоего партнера.

Впервые Соня открыла что-то новое в своей подруге: для нее танцевать должны обязательно двое. Танец был частью ее плана поиска идеального мужчины. Его Мэгги искала всю жизнь.

— Перерыв две минуты! — выкрикнула Корасон. — Две минуты.

Соня выскользнула из танцкласса в уборную. Через главные стеклянные двери она видела двух норвежек и всех наемных танцоров, столпившихся на тротуаре, их окружало облако сигаретного дыма. Потом ее внимание привлек звук, идущий из-за приоткрытой двери с противоположной стороны вестибюля. Чувствуя себя настоящей шпионкой, Соня заглянула в щелочку. Увиденное заворожило ее. Около десятка человек сидели вдоль стены, слушая, как играет гитарист. Все грязные, бледные от усталости, нечесаные волосы торчат в разные стороны, большинство в джинсах и футболках с выцветшими шнурками. Самый старший на вид мужчина, с волнистыми иссиня-черными волосами, собранными в «конский хвост», подбирал на гитаре мелодию, настолько задушевную, что у Сони запершило в горле. Именно эта мелодия и едва слышные хлопки ладоней привлекли ее к двери. Никто ни на кого не смотрел; ритм требовал полной концентрации, которой можно было достичь, лишь глядя в никуда.

Одна из девушек, гибкая как тростинка, с ввалившимися глазами, в черном трико и блузке с открытой шеей, встала со своего места. В одной руке она держала большой отрез темно-зеленой ткани, на которую встала, на секунду замешкавшись из-за заевшей «молнии». Потом она подтянула пряжки на туфлях, блеклых от пыли. Наконец она сняла заколку, державшую волосы, локоны рассыпались по плечам. Она вновь собрала их, убедившись, что все пряди затянуты в пучок. Гитарист продолжал играть, публика — хлопать. Вместе они создавали музыку, подобную кружевному полотну ручной работы: трудно сразу понять, как несколько петель образуют единое целое, но спустя какое-то время они создают удивительнейший по симметрии рисунок.