Решив колдовать, как умею, для верности зажмурилась и поводила руками над небольшим поленом, пытаясь представить себе булку хлеба. Мгновение спустя, решила, что, пожалуй, хватит. Открыв глаза, в изумлении уставилась на большой батон. Слегка повеселев, попыталась отломить кусочек, но вынуждена была признать, что это оказался очень черствый хлеб. Тогда я решила его погрызть.

    Хрусть!

    Я с сожалением выплюнула кусочек зуба. Блин! Да что я такое наколдовала-то?

    Стараясь успокоить голодное рычание желудка, я развернула каменную сдобу и снова осторожно погрызла.

    Раздался смех.

    – Ну, ты и оголодала! Уже бревна грызешь!

    Не вынимая изо рта булку, я подняла взгляд на широкоплечую коренастую фигуру, чернеющую на фоне освещенного лунами входа.

    – Фы фо?

    – А тебя не учили, что разговаривать с набитым ртом – некрасиво? Выплюнь дровину и говори!?

    Хлеб во рту стал слегка отдавать сосновыми опилками. Я, с сожалением выплюнув с трудом отгрызенный кусок, грозно посмотрела на незнакомца:

    – Ну и чё надо?

    Мужчина молча шагнул в пещеру. Не церемонясь, подкинул в прогоревший очаг немного дров, включая и мою наколдованную булку. Расстелив неподалеку от меня небольшую светлую тряпицу, он уселся рядом и достал из заплечного мешка по очереди хлеб, ароматное жареное мясо и пару зеленых пучков растения, очень похожего на лук. Когда все оказалось разложенным, он жестом пригласил присоединяться.

    Костер помаленьку разгорелся, и я с любопытством стала разглядывать незнакомца. С точностью до ста процентов я бы сказала, что передо мной – молодой гном. По нашим меркам, лет двадцати, не больше.

    Ростом чуть ниже меня. Кудрявые до плеч каштановые волосы, падающая на лоб короткая челка, глубоко посаженные глаза, аккуратный нос, подбородок с ямочкой.

    Симпатичный.

    Широченные плечи затянуты в поношенную, но целую темно-коричневую кожаную куртку, на поясе – внушительных размеров топор-секиру, черные штаны заправлены в короткие тупоносые сапоги.

    Не менее заинтересованно рассматривая меня черными угольками глаз, он растянул пухлые губы, спрятанные в редкой каштановой бородке, в дружелюбную улыбку и пробасил:

    – Крендин.

    Поставив у стены топор, вежливо протянул мне лапу.

    – Крендин Бухалин.

    Я подавилась смехом. Закашлялась. Он удивленно на меня покосился.

    – Вот, говорил же, бревна жевать нельзя! Видишь, подавилась! Давай стукну? – он с готовностью сжал свою лапу в кулак и вопросительно заглянул в глаза.

    Прокашлявшись, я отдышалась и покачала головой:

    – Нет, спасибо! Все уже прошло!

    – Ну, тогда налегай на мою еду! Все полезней, чем чурбачок глодать!

    – Это был хлеб! – обиженно буркнула я.

    Крендин сочувствующе покивал.

    – Вот… и галлюцинации уже от голода начались. – И умиленно глядя, как я наворачиваю его припасы, спросил: – Ты откуда? Как тебя сюда занесло? Здесь вроде и селений никаких нету. Только в трех днях пути отсюда на северо-запад – Златогорье, а если идти через лес, то выйдешь к Великограду, но, – гном поморщился, – идти туда не советую!

    – Почему? – Я чуть снова не подавилась.