Капли как бы зависают в воздухе, на миг становясь не больше частичек дыма… Когда капли падают, он едва не кричит от боли, потому что они оказываются огромными и жутко холодными… Они сразу же испаряются, и над его телом поднимается облако болезненного, охлаждающего, омерзительного пара. Танцор брызгает снова и снова, и пар валит клубами.

    Восточник переворачивает его на бок, потом на другой, брызгая всё больше, громко смеясь. И каким-то образом он понимает, что этот танцор очень часто будет делать ему невыносимо больно, но каждый раз станет вот так же смеяться, и это научит его тоже смеяться над болью… Или над жизнью, к которой его вызвали, в которую он так внезапно пришёл… Для которой он вдруг проснулся.

    Наконец восточник отставляет пустой кувшин в сторону. Снова накинув шкуру, относит бессильное тело в холодную пещеру и засыпает ворохом листьев, которые тут же начинают тихонько тлеть.

    Время льётся бесшумно. Когда танцор появляется вновь, листья лишь слегка курятся. Незнакомое тело явно радо присутствию другого человека. Хотя душа ещё никак не реагирует… Определённо ей требуется больше времени, чем телу.

    Танцор прикасается ладонью к его щеке и снова улыбается, на этот раз иначе - не так, как когда делал больно. А может быть, им было больно обоим… Только он замирает от холода, а у восточника кожа твердеет от жара. Их глаза встречаются, и восточник спрашивает:

    - Ты можешь говорить?

    Этот язык он знает. По крайней мере понимает слова, их смысл. И улавливает их вкус, который радует душу, оживляет её, рождает желание услышать что-то ещё, помимо этих слов.

    - Ты забыл дасский? - снова спрашивает танцор. - Ты не понимаешь меня?

    Собравшись с силами, он разжимает губы:

    - Кто я?

    Слова даются нелегко. К тому же голос его звучит не громче комариного зуденья, а губы и язык остаются неподвижными, как тот камень, на котором он лежал, согреваемый четырьмя гигантскими кострами. К тому же это слова языка Фо, такого древнего, что он сам удивляется их звучанию.

    - Знаешь, - танцор доверительно наклоняется, - это язык заклинаний! А здесь пользуются дасским. Или дериб.

    - Кто я? - он пытается говорить на дериб.

    - Молодец, - хвалит танцор. - Ты - мой ученик. А я твой Учитель.

    - Почему я ничего не помню? Учитель некоторое время молчит.

    - Тебе придётся поверить мне, хотя то, что я скажу, мальчик, не будет всей правдой. - Видно, что он не умеет лгать. - Будем считать, что я опробовал очень редкий способ обучения - хотел вызвать память предков… И ошибся. Сейчас не важно, в чём именно, важно другое - ты умер.

    - Умер?

    Чувствует он себя, конечно, не очень хорошо, но зомби, наверное, должны были бы ощущать себя ещё хуже.

    - Мне пришлось тебя оживлять. Это потребовало времени и сил.

    - Это удалось тебе, Учитель.

    - Будем считать, что я преподал тебе урок возвращения к жизни. - И Учитель улыбается. Не как от боли.

    Мальчик хочет ещё о многом узнать, но усталость оказывается сильнее любопытства.

    Глава 2

    Через неделю он научился пить бульон из той дичи, которую Учитель приносил с охоты. Больше всего ему понравился вкус дикого кролика, хотя Учитель готовил его с большой осторожностью - по восточной системе, согласно которой он восстанавливался, кролик относился к неблагоприятным кушаньям. Как бы там ни было, он быстро оживал и радовался всему на свете.

    Оказалось, они с Учителем жили в пещере, выходящей на небольшую - ярдов тридцать в диаметре - площадку, круто обрывающуюся с трёх сторон.