Верочкой мы ласково называли Веру Ивановну, учительницу русского и литературы.

— Стопудово влюбилась в тебя, — подтвердил Чабанов.

— Да. — Минаев был, как обычно, многословен.

— После всего этого мне придется на ней жениться, — развел руками я.

Все грянули смехом. Когда они отсмеялись, я обратился к Илюхе:

— Илья, можно я завтра на рассвете заскочу к тебе за удочкой? Вместо уроков порыбачу, заработаю немного, а то отец меня в квартиранты записал и отлучил от холодильника.

— То есть завтра ты не пойдешь в школу? — удивился Чабанов.

— Я на больничном… Вы ж меня не сдадите?

— Как это отлучил? — вдруг заговорил Минаев.

Я объяснил. Наташка принялась материться, смолкла, поймав осуждающие взгляды парней.

— Тебе не идет, — не сдержался Илюха.

— У сопливых не спрашивали, — обиделась сестра, которая была старше нас на два года.

— Так что с удочкой? — напомнил я. — Только родителям не говорите, что я вам рассказал про своего отца.

— Приходи в полвосьмого, дам удочку и два запасных самодура, — пообещал Илюха.

— А потом, в два часа или три, в зависимости от того, как пойдет, я — к тебе, и будем делать уроки.

Больница находилась в городе, ехать в Николаеву было где-то полчаса. Только мы пришли на остановку, как приехал полупустой автобус, мы оккупировали заднюю площадку, как и подобает нормальным, а не забитым подросткам.

От контролерши с передней площадки на заднюю рванула стая зайцев: три мальчишки и один алкаш. Я занял сиденье, потому что от тряски болела голова, раздал своим склеенные билеты.

— Спасибо, у меня проездной, — прогудел Минаев, он жил в той части поселка, что и Лялины, и до школы идти было далеко — без проездного ему никак.

Рядом устроился Чабанов. Поглядывал он вопросительно, ерзал, словно чего-то от меня хотел. Будто было у меня что-то, позарез ему необходимое. Только когда въехали в поселок, он набрался смелости и выдал:

— Тут это… Илья рассказал, что ты его учишь круто драться. А нас научишь?

Сарафанное радио начало свою работу, эффект появился раньше, чем я ожидал. Хорошо.

— Как только голову подлечу, так и сразу, — пообещал я.

— Так, я не поняла, — уперла руки в боки Наташка, — а почему я обо всем узнаю последней?

— И я, — поддакнул Борька.

Илья потрепал его по голове и вспомнил анекдот про прапорщика:

— Рисуй-рисуй, ха-ха, Моцарт!

Борька скинул его руку.

— Сам ты Моцарт!

— Ха-ха, Паганини! — вспомнил Чабанов смешное на его взгляд слово. — Только через «о».

— Царь Поганин, — буркнул Минаев, и все повалились со смеху.

Мне тоже пришлось участвовать во всеобщем веселье, чтобы сильно не выделяться.

— Ладно, пацаны, хорош. Хочет Боря — пусть учится драться. Главное пальцы ему не поломать, иначе он рисовать не сможет.

И снова все сложились от смеха. Я продолжил:

— И Наташа пусть учится. У нас же не мужской монастырь, а просто клуб по интересам. Закрытый клуб «Гоп, стоп». В смысле «Стоп, гопник».

— Тогда уж «Стоп-гоп», — подсказал Илья. — А как желающих отсеивать будем?

Я проговорил тоном строгого профессора, сильно «окая»:

— «Стоп-гоп» — прям хорошо, мне нравится.