Я ответил наполовину честно:

— Потому что при вас отец, кхм, не нарушит целостность моего организма, а нам надо поговорить.

Лялина усмехнулась. Ну как усмехнулась — изобразила улыбку, глаза у нее оставались цепкими, настороженными.

— Я правда не желаю вам зла, хочу, чтобы все были счастливы. И я в том числе.

Налив себе чаю, я захрустел баранкой и развалился на стуле. Аня по-ментовски пристально меня изучала, такое впечатление, что и карманы выворачивала, но не могла понять, чего ожидать, потому была напряжена. Если бы она знала, что я задумал, возможно, пожала мне руку. А может, и по морде съездила бы.

Отец примчался минут через пятнадцать, я уж заскучал тут с этой мумией. Как замерла в одной позе, так и сидела, ни мускул не шелохнулся на ее лице. Сами собой напрашивались мысли: а в постели она такая же горячая? Или отцу не особо надо, чтобы женщина шевелилась в процессе?

Когда открылась дверь, Лялина чуть ожила, подалась навстречу перешагнувшему порог отцу, но осталась сидеть.

— Привет, па, — сказал я.

Он упер руки в боки, покраснел, аж глазные яблоки слега выдавило. Из ноздрей, казалось, начнет извергаться огонь.

— Что ты мне устроил, а? Мать ночь не спала, рыдала! И вообще… — Он перевел дыхание и выпалил: — Почему ты здесь?

— Мне нужны гарантии безопасности, — развел руками я.

— Какие… какой…

— Мы тут беседуем с твоей любимой женщиной. Ты ведь любишь Анну?

Наконец-то Лялина чуть оттаяла. О, сколько надежды было в ее взгляде! Отец, загнанный в ловушку, не спешил отвечать. Скажет «да» — перед сыном облажается. «Нет» — любовницу и соратницу потеряет. Любо-дорого видеть его растерянность!

На миг мне показалось, что он отречется от Лялиной, и тогда все пропало.

— Будь честен, отец, — подтолкнул его я. — Ты же учил нас быть честными. Ну?

— Тебе какое дело? — прогавкал он.

Я посмотрел на Лялину, и мне показалось, что со дна ее души поднимается черная муть, застилает глаза, она стала белее мела, нос заострился еще больше.

— Люблю, — нехотя бросил он и добавил: — Но и вас я люблю, и маму.

— Присядь. В ногах правды нет.

Он оседлал табурет и сказал:

— Сын, ты еще слишком молод, чтобы понять. — Он шумно поскреб в затылке. — Как бы тебе объяснить. Смотри, ты любишь мороженое, но и колбасу любишь. И как выбрать что-то одно?

Надо отдать ему должное, толковые аргументы, я рассчитывал, что он будет тупить, и мне придется проще. Многих бы его слова поставили в тупик, но не меня. Я покачал головой, заулыбался.

— Па, нельзя параллелить людей и колбасу. Как говорил Христос; 'Никто не может служить двум господам; ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть».

Отец поморщился.

— Где ты этого нахватался, в секту вступил?

— Не уклоняйся от темы, па. Не получится. О нас ты не радеешь, признайся себе, будь честным. И женщину свою не обманывай.

Лялина поднялась, желая выйти. Да у нее слезы в глазах! Значит, не навка, а живая! Отец тоже встал.

— Анна, останьтесь, пожалуйста! — попросил я и обратился к отцу, который тоже был растерянным: — Па, живи счастливо со своей любимой женщиной, а мы будем жить сами.

Он снова покраснел.

— Я уж как-нибудь без тебя разберусь!

Похоже, съезжает, хочет оставить все как есть.