— Логично, — принял условие я. — Но ты ж понимаешь, что шесть штук — это не опт. Вот если пак или больше… В паке двадцать четыре штуки.

— Два пака по одиннадцать будет? Потом еще возьму, — пообещал валютчик.

Я помотал головой.

— Реально отдал тебе по минимальной цене. Дешевле — себе в убыток.

— Ой да расскажи мне, — засмеялся валютчик. — Сколько он на розницу? В Ростове, да?

— В Сыктывкаре. — Я ответил улыбкой на улыбку. — Три пака возьмешь, вот тогда — по одиннадцать пятьсот. В розницу он в том же Ростове продается дороже, уж поверь.

Валютчик задумался. Я его немного простимулировал:

— Пятьсот рублей… Я потеряю тридцать шесть тысяч, которые заработаешь ты.

Подошел молодой мужчина, продал десять долларов. Я подождал, пока он уйдет, и продолжил:

— Жаль, что ты не можешь дать гарантий, что не начнешь выкручивать мне руки, когда я приду с товаром. Типа клиенты отказались, давай за десять…

— Не будет этого, — заверил меня валютчик. — Ты мне еще пригодишься. Так что, на неделе привезешь?

— Один пак, потом — больше, — пообещал я, смекнув, что все равно нет денег на такую большую партию, да и не стоит играть по-крупному с непроверенным заказчиком.

— И откуда ты взялся такой прохаванный. Не пацан, а инкарнация старого еврея-ростовщика.

Я засмеялся и сказал, имитируя одесский акцент:

— Таки это г’асценивать как комплимент?

— Таки да.

К валютчику пришли муж с женой менять крупную сумму денег: жена действовала, муж стоял на стреме. Я помахал рукой и удалился. Можно ли ему доверять? Нет, потому что доверять нельзя никому, и на сделку придется брать взрослых, чтобы подстраховали.

Возле ларька я заметил беспризорников: тощих девочку лет шести-семи и мальчишку постарше. Оба белобрысые, веснушчатые, со вздернутыми носами — сразу видно: брат и сестра. Девочка ела пирожок, мальчишка наблюдал за ней, сглатывая слюну.

Еще не наступило время изобилия, когда зажравшиеся беспризорники питались сникерсами и запивали колой, сейчас они действительно голодали, были тощими, их животы раздулись — не от голода, от полугнилых фруктов, которые они собирали на полу после закрытия рынка.

Девочка съела половину пирожка, оставшуюся с явным сожалением отдала брату, а сама устремилась к пожилой женщине такой грудастой, что она, опираясь на трость, чуть нагибалась вперед. Девочка подбежала к ней, подергала за рукав и протянула одну руку — типа подай копеечку, а вторую сунула в корзинку с покупками, зашарила там.

Тетка сразу просекла, что к чему, схватила беспризорницу сперва за руку, потом — за ухо и стала бить корзинкой, голося:

— Толик! Зови милицию! То-лик! Грабят!

Брат заметил, что сестра в беде, и ринулся на помощь, повис на руке женщины. Вот он, удачный момент. Я побежал к месту разборки, отшвырнул пацана, который собрался кусаться, перехватил руку женщины, сжал запястье. Пальцы ее ослабли, девочка выскользнула, но теперь я взял ее за локоть.

— Извините, это больше не повторится, — заверил я грудастую и наорал на девочку, удаляясь: — Настя! Ну сколько можно, выпорю!

Тетка кудахтала за спиной, девочка шмыгала носом, свободной рукой держась за красное ухо. Ее брат шел следом, не зная, чего от меня ждать, а соответственно, что делать.

Когда тетка скрылась из вида, я завел девочку за ларек с квасом, остановился у стены, сел перед малышкой на корточки, чтобы быть с ней вровень.

— Больно? Дай посмотрю.