— Здравствуйте, дядь Леша. Я Павлик, Эльзин внук.

— Привет, Павлик. Эльза скоро появится? — Он пожал мою руку.

Кожа у него была, как наждачка, а еще руки мелко тряслись. Н-да. Интересно, как он справится, если у него руки дрожат? Или, когда накатит, тремор пройдет?

— Скоро. Придется подождать, у меня нет ключей. Ты видел бабушкину машину?

— Помню ее еще при Николае. Потом — армия, война… — Он вздохнул. — Вернулся — ни Николая, ни машины. Думал, продали, а вон оно как.

Меня удивила структурированность речи Лехи. Несмотря на алкашеские мяукающие ноты, предложения он строил правильно, и чувствовалось, что грамотный был мужик.

— Афган? — спросил я.

Леха кивнул, снова вздохнул, посмотрел на свой протез.

— Командир автомобильного взвода. Был. Теперь ни… ничего! — Он махнул рукой и отвернулся. — Вот за что ребята полегли? Нас как будто нет, понимаешь?

— В Балашихе учились? — попытался сменить тему я, но Леха меня не слышал, баюкал свое горе.

— Нас двое осталось. Один целый, я без ноги. И зачем я выжил?

Ну вот, начинается. Как же спившийся человек напоминает ребенка! Отсыпьте намного сочувствия, налейте душевной теплоты. Причем плакать он и не думал: взгляд у него был злой, острый, как лезвие.

— Зачем? Спасти кому-нибудь жизнь, — сказал я. — Сделать мир лучше. Бросай пить, дядь Леша, и ты увидишь, сколько всего интересного!

Каналья набычился. Уже лучше, чем сопли размазывать!

— Ага… поучи меня жизни, — рыкнул он и сплюнул. — Учитель выискался…

Похоже, назревает конфликт… Но он так и не разгорелся, потому что сперва донеслось тарахтение, потом я увидел красный «запорожец» деда Василия. Каналья вскочил, вытянулся и посветлел лицом, а потом вдруг зыркнул на меня и снова потух.

Прежде чем бабушка вылезла из машины, я услышал слова Василия:

— Эля… Что я, старый для тебя? Али рожей не вышел, а?

— Спасибо, Василий Петрович! Вот деньги, — отчеканила бабушка, отшивая завидного кавалера, хлопнула дверью, «запорожец» развернулся и утарахтел прочь. Причем Каюка с ними не было.

Чувства отражались на бабушкином лице: растерянность, отвращение, раздражение. Похоже, помощь деда Василия на этом закончилась.

— Леша, привет еще раз, — сказала она задумчиво. — Сейчас, вынесу ключи от «Победы» и топливо.

Каналья выпучил глаза и замахал руками:

— Топливо не надо! Ее нельзя заводить! Мотор поломается! Нужно поменять все резиновое: сальники, прокладки…

— Ой дурак! Тебе топливо, чтобы руки не тряслись, — улыбнулась бабушка.

Каналья тоже улыбнулся, но как-то невесело, посмотрел на свои руки и стыдливо спрятал их за спину.

— Инструменты-то где? — продолжила бабушка. — Все же пропил?

— Да я ж только посмотреть, а не чинить, — обиделся Каналья.

Я направился вслед за бабушкой, выяснил, что Юрка отпросился искупаться в бухте и приедет позже и своим ходом. Бабушка нашла мне тетрадь с пожелтевшими страницами — чтобы записывать необходимое, хотя я и так догадывался, что будет нужно перебрать двигатель и заменить все резинки, которые от времени задубели и рассохлись, слить все жидкости.

Бабушка сняла с крючка ключи от машины, бросила мне.

— Не на месте душа, — пожаловалась она. — Лешка же алкоголик.

Я успокоил бабушку:

— Он был командиром автомобильного взвода и разбирается.